Мы стали искать все вместе. Ничего. Ни единого семечка ни из единого стручка. Плети терновника погибли, не оставив ничего, что могло бы когда‑нибудь вступить в новую битву с людьми.

– Магия, – прошептала Пайла. – Настоящая магия.

– Лучше, чем магия! – засмеялся я. – Алхимия!

На следующее утро, несмотря на позднее бодрствование накануне, все мы поднялись на ноги с первыми петухами. Я засмеялся, обнаружив в лаборатории заранее пришедших Пайлу и Джайалу: они топтались у ставень, ожидая, когда же можно будет разглядеть результат нашей вылазки.

Едва солнце выглянуло из‑за горизонта, мы снова были в полях, шагали по рыхлым бороздам к терновой стене. Первые терновые бригады уже вышли на работу, с топорами и длинными обрубочными ножами, в кожаных передниках для защиты от усыпительных шипов. Дым сжигаемого кустарника поднимался в воздух, извиваясь черными маслянистыми змеями. Ровными рядами шли грязные детишки с лопатами и мотыгами, выпалывая новые очаги. В лучах рассвета всеобщая суета возле стены смотрелась как сцена недавней битвы. Дым и лица, лишенные надежды. Но там, где горел мой балантхаст, собралась небольшая кучка рабочих.

Мы подобрались поближе.

– Вы это видели? – спросили они.

– Что видели? – переспросила Пайла.

– Дыра в терновнике, – показала одна женщина. – Смотрите, какая глубокая!

Несколько детишек копались в земле. Один из них поднял голову:

– Мама, тут чисто. Ни одного семечка. Будто и не было тут терновника.

Я едва сдерживал ликование. Пайле пришлось меня оттаскивать, чтобы я не выдал себя. Мы поспешили обратно в Каим чуть ли не вприпрыжку и смеялись всю дорогу.

Дома Пайла и Джайала принесли мою лучшую одежду. Пайла помогла мне застегнуть двойные пуговицы парадной куртки, надувая губы и укоризненно мотая головой при виде того, как я похудел с тех пор, как надевал ее в годы моего здоровья и богатства.

Я рассмеялся в это озабоченное лицо:

– Скоро я опять стану толстым, а у тебя появятся свои служанки, и мы будем богаты, а город – избавлен от напасти.

Пайла улыбнулась. С ее лица впервые за много лет сошло выражение тревоги, она снова выглядела молодой, и меня потрясло воспоминание, как красива была она в молодости. И вот сейчас, вопреки заботам и тяжким годам, она все еще стоит, не согнутая и не сломленная всеми взятыми на себя обязанностями. Пайла вела наше хозяйство, хотя средств никаких не оставалось, при том, что другие, более богатые семьи предлагали ей лучшую и комфортабельную жизнь.

– Хорошо все‑таки, что вы не безумец, – сказала она.

– Ты вполне уверена в этом? – засмеялся я.

Она пожала плечами:

– Ну, хотя бы не на терновнике помешались.

Путь в мэрию вел вокруг холма Мальвия, через глиняный рынок и потом вдоль реки Сулонг, отделяющей Каим от Малого Каима.

Когда идешь вдоль реки, рынок пряностей переходит в картофельный рынок, а тот – в медный. Аромат молотых пряностей заполняет воздух, покупателей зазывают торговцы с длинными черными усами, которые смазывают и отпускают длиннее при рождении каждого нового ребенка. Руки у них красные от чили и желтые от куркумы, дыхание их поражает ароматами гвоздики и орегано. Они сидят под арками вдоль реки, выставив вперед большие джутовые мешки пряностей, а за их спинами – двери в лавки, где до высоты двух этажей сложены те же пряности. А дальше – женщины картофельного рынка, где раньше торговали только картофелем, а теперь – всевозможными клубнями, а потом семьи медников, где выкуют трубу или котел, где чеканят изящные подсвечники для богатых и кухонные горшки для бедных.

Когда я был молод, существовал только Каим. В то время еще что‑то оставалось от Империи прежних времен. Великие чудеса Востока и грандиозная столица Джандпара ушли в прошлое, но все еще здравствовали Алакан, Турис и Мимастива. В то время Каим был небольшим городком, повсеместно ценимым за близость к реке, но куда как далеким от Джандпары, где когда‑то правили могучие великие магистры с тремя алмазами на рукавах. Но медленно наползал терновник, рос Каим, а на том берегу реки Малый Каим воздвигался еще быстрее.

Когда я был маленьким, на противоположном берегу видны были лишь лимонные рощи и касровые кусты, отягощенные налитыми плодами. Сегодня там селятся беженцы, строя землянки. Алаканцы, разрушившие собственные дома и теперь рвущиеся разрушать Каим. Турис превратился в пепел, но это не вина жителей – город взяли разбойники, а вот алаканцам некого винить, кроме себя.

Джайала быстро шагала со мной вдоль реки, держа мою руку своей ручонкой. Сейчас у нее было будущее. Не шанс на жизнь и богатство, а шанс, что не придется бежать из родного дома, подобно алаканцам, оставив свое детство и свою историю на поживу терновнику.

Поперек Сулонга сновали туда‑сюда небольшие лодочки, перевозя рабочих Малого Каима. Но сейчас виднелось еще кое‑что, изменяющее привычный пейзаж.

В воздухе висел огромный недостроенный мост. Он парил в вышине, удерживаемый веревками, чтобы не улетел совсем. Магия. Поразительная и мощная магия. Работа магистра Скацза – единственного человека в городе, практиковавшего магию с разрешения мэра и потому не опасающегося секиры палача.

Я остановился, глядя на парящий над рекой мост. Такой магии не бывало со времен падения Джандпары. И зрелище этого моста, вздымающегося над водой, наполняло меня суеверным ужасом. Столько магии в одном месте! От такого ее количества даже балантхаст не защитит.

– Что‑то покупаете? – окликнул меня продавец пряностей. – Или так и будете стоять и мешать другим покупателям?

Я приподнял бархатную шляпу:

– Прошу прощения, почтенный купец. Загляделся на мост.

Торговец сплюнул:

– Магии тут навалом. – Он снова сплюнул. Табак и кемовый корень, наркотическая смесь. – Слыхал, что уже на дальнем берегу терновник рубят. На западной стороне едва ли был, а сейчас даже в колеях растет. Потом будет как в Алакане – сожрет нас колючка, потому что наш веселый мэр хочет там соединить с тут . Мало забот, что эти пришлые алаканцы мелкой магией промышляют, так теперь еще и крупная. Скацз и мэр делают вид, что Каим становится второй Джандпарой с магистрами, алмазами и летающими дворцами.

Он снова сплюнул табак с кемом и смерил глазами мост:

– У палача теперь работы хватит. Будут новые головы на городских воротах, это верно, как терновник ползет. Слишком много большой магии, чтобы дать малой свободно дышать.

– Может, и нет, – начал я, но Джайала ущипнула меня за руку, и я замолчал.

Продавец пряностей посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Мне сегодня целый мешок гвоздики пришлось сжечь. Нельзя было продавать: полно там было семян и побегов терновника. Кто‑то пускает в ход мелкую магию, а у меня торговля накрывается.