Полупрозрачная девочка-подросток в сарафанчике с улыбкой обернулась к нему, а потом медленно, но уверенно двинулась к старику.

— Н-нее… — Глаза полицая широко распахнулись, а с лица мгновенно схлынула краска. Он поднял «шмайссер». — Н-нее-нн-а-дд-а!..

Глуховато раскатилась автоматная очередь, пули прошили призрачную фигуру и выбили гранитную крошку из камня под ногами Стаса. Через долю секунды он прыгнул вперёд и в сторону, поскользнувшись, прокатился по камням и вскочил на ноги, чтобы броситься на старика. Стасу казалось, что он уже сжимает его шею.

Тот оказался быстрее. Призрачная девочка, которой пули явно не причинили вреда, подходила к нему всё ближе, но, не отрывая от неё глаз, Серёжка разворачивал автоматное дуло в сторону Стаса.

«Почему баба Таня не стреляет?».

Серая тень беззвучно выскочила из тумана одним гигантским прыжком, сбив полицая с ног. «Шмайссер» застучал длинной бесконечной очередью, в воздух брызнули кровавые фонтанчики, но волчица только сильнее смыкала челюсти на горле старика. Два сплетённых тела, разбрызгивая воду и кровь, катались по мелководью. Стас рванулся вперёд, но баба Таня остановила его, схватив за плечо. Старик с повисшим на нём зверем, шатаясь, поднялся на ноги, сделал несколько шагов в озеро, а потом резко провалился под воду.

Стас смотрел на пузырьки воздуха и кровавые разводы на поверхности воды, а потом прямо из воды поднялся второй призрак. Это была молодая женщина, красивая и… Её лицо… Стас понимал, что она на кого-то похожа, на кого-то… Чуть улыбнувшись, она проплыла мимо него и остановилась справа от бабы Тани. По левую руку Татьяны Тимофеевны стояла девочка-подросток.

Стас смотрел на них и потрясённо молчал. Девочка, женщина и старуха смотрели то друг на друга, то на него одинаковыми светлыми глазами и улыбались. Стас не мог ничего понять в этом безмолвном разговоре, а только ощущал ласковые волны приязни, омывавшие и его…

Призраки растаяли внезапно, мгновенно растворившись в воздухе.

Татьяна Тимофеевна молча сунула Стасу в руку двустволку, провела тыльной стороной ладони по глазам и пошла на мелководье. Она выловила из розоватой воды автомат, щёлкнув, вынула магазин и закинула далеко в воду, потом так же утопила и сам «шмайссер».

Начало накрапывать, всё сильнее и сильнее, а потом из-за облака выглянуло солнце. «Как же это называется, — вдруг подумал Стас, — когда и дождь, и солнце сразу?». И вспомнил. «Царевна плачет»… Да, «царевна плачет».

7

Плыть на деревянной плоскодонке бабы Тани было куда удобнее, чем на резиновой лодке, которая сейчас плескалась на верёвке за кормой. Обыскав берег, они убедились, что бывший полицай пришёл пешком.

— А что делала младшая сестра тогда, на камне, когда я её увидел?

— Просила духов о помощи, чтобы отомстить… чтобы её старшая сестра обрела покой и вместе с ней ушла к мёртвым.

— Значит… сестры были не просто знахарками? И Татьянина мыза, наверное, сперва на том берегу озера стояла? — спросил Стас, ёжась под мелким дождём и налегая на вёсла.

Татьяна Тимофеевна молча кивнула. Сыроватая штакетина «беломора» потрескивала у неё между пальцев. Затянувшись, она прятала её от капель в широкий рукав брезентового плаща.

— Когда младшую сестру убило, старшая успела попросить о мести.

— И стала… превратилась… в волка? Она кивнула.

— И получила долгую жизнь, такую долгую, чтобы война кончилась, чтобы убийца пересилил страх и вернулся на Горелую плешь.

— А что ж она его сразу не…?

— Большая просьба — большая цена. Только вместе сёстры могли отомстить. И только на этом месте. Вот и стал Серёжка как заговоренный, думаешь, его в войну, да после никто прибить не пытался?.. Вон он, каким живчиком по лесам шастал, пока к рыбам не отправился, и не скажешь, что старик. Правильно чуял, гад, что это место для него опасно, но чем — так и не догадался. Думал, небось, что там его смерть хранится, как у Кощея, на конце иглы, а игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце… вот и вспугнул ты его… Ты уж Славик, извини, что мы на тебя, как на живца, эту сволочь ловили. Если бы не ты — не пришёл бы он к нам на Горелую плешь.

Я ж тогда нарочно масла в огонь подлила, когда велела ему здесь не появляться…

— Тогда на тропинке?

— Да.

Стас помолчал.

— Всё в порядке. Думаю… я должен был сюда приехать.

Баба Таня смерила его долгим взглядом.

— Татьяна Тимофеевна! — Стас встрепенулся. — А как же баба Лида? Ну, три ж сестры или всё-таки четыре, а?…

Она улыбнулась.

— И она мне сестра, бабушка твоя. Мы в блокаду в одной коммуналке жили, «зажигалки» вместе на крыше тушили, да помереть друг дружке не дали… какое ж родство крепче может быть, Славик? Как её родители умерли, чтоб её в детдом не отправили, взяла Лида мою фамилию, и по отчеству стала Тимофеевна. Война дело мутное, после блокады, думаешь, кто-то в метриках ковырялся?

Татьяна Тимофеевна затушила окурок о подошву сапога, убрала в пустой спичечный коробок, сунула его в карман и сказала:

— Поезжай-ка ты завтра обратно к себе, внучок. Я не думаю, что эту мразь кто-то сильно искать будет, а всё же светиться тебе, красавцу, здесь особенно не стоит. Кроме Никитича-лесника, тебя никто особо не видал, а ему я скажу, чтоб не трепался. А через пару месяцев, или через полгода, словом, как захочешь, приезжай сюда снова. За это время воздухом вашим городским надышись, да подумай, так ли тебе оно надо — там жить? У нас-то хорошему доктору в больнице всегда рады, без работы не останешься.

Стас улыбнулся.

— Я подумаю.

Олег Быстров

[email protected]

Цыганы

От редакции: Виртуальные миры постепенно поглощают всё внимание своих создателей. И в первую очередь бьёт это по молодёжи. Например, по тем, кому не хватает… старых сказок. А вывести из них нелегко, и выводить любимого племянника придётся дяде, для кого цыганская жизнь — да и жизнь вообще — не виртуальна.

Мужчина направился от здания вокзала к стоянке такси. Среднего роста, плотный, коренастый, шапка чёрных курчавых волос с проседью. Поношенный плащ. Двадцать минут назад он покинул вагон поезда Сухуми — Москва, но смуглостью кожи сразу же привлёк внимание наряда линейной милиции. Сержант, подозрительно рассмотрев российский паспорт, задумчиво протянул:

— Нику Шиваро, это из каких же будешь?

Лицо его выражало