— Вячеслав Леонидович, зачем вы хлопочете за меня?

— Как… зачем? — опешил он. — Разве ты готова вернуться в школу? — сочувственно заглянул в её лицо. — Здесь тебе будет лучше. Я оберегаю тебя от новых душевных травм.

Впервые кто-то напомнил ей о прошлом, резкой болью полоснувшей по сердцу. Ольга, стараясь держать себя в руках, с сожалением выдавила:

— Оберегаете от новых, вскрывая старые.

— Но… — запнулся он в поисках оправдания случайно вырвавшимся словам.

— Не надо, прошу вас, — вырвала она руку, отстраняясь. — Надеюсь, вы меня поняли.

Директор, появившийся в дверях приёмной, смерил Боброва пронизывающим взглядом. Кивнув Ольге, чтобы следовала за ним, устремился по коридору в сторону лестничной площадки.

С неожиданным волнением Ольга смотрела, как Антон Дмитриевич с неподдельным интересом ходит у стеллажей с книгами, не упуская случая коснуться длинными сильными пальцами кожаных корешков.

— Согласен с вами, что книги на бумаге стали читать значительно меньше. Жаль, — изучал он потолок и пол. — Они становятся дорогой вещью для среднего гражданина. Низкие тиражи, высокие типографские издержки, накрутки магазинов, конкуренция с электронными изданиями.

— Снижение доходов населения, — поддержала разговор Ольга, понимая, что откровением в его кабинете подписала себе приговор и дни её работы в библиотеке сочтены. Странно, но пока горечи утраты она не ощущала. — Раньше бабушка в подарок покупала внуку книгу, а теперь — нет.

— Это что?

Они подошли к окну в конце помещения, где на столе стояло оборудование с первого взгляда непонятного назначения.

Антон Дмитриевич оглаживал потемневшую от времени дубовую поверхность тисков, улыбаясь и дивясь:

— Это переплётный механизм? Ему не меньше полторы сотни лет! Откуда он здесь?

— Верно, станок для изготовления и ремонта переплётов, — подтвердила Ольга, разделяя радость нового директора. Вспомнила, как сама восхищалась старинным устройством. А сколько ей пришлось потратить времени, чтобы разобраться в нём? Почистить, изучить и испытать его на деле, предварительно сняв и отдав заточить нож для резки бумаги?

Директор рассматривал тиски, гобель, шпальты, вертел в руках молоток:

— Всё в отличном рабочем состоянии.

Ольга глянула в окно. Метель улеглась. Мелкий снег продолжал сыпать невесомой полупрозрачной стеной. Она повернулась к стеллажу, где на уровне глаз, на полке среди книг красовались две, которым она собственноручно изготовила новые переплёты взамен отсутствующих. На этом самом древнем станке. Впрочем, никто об этом так и не узнал. Вдруг она выпалила:

— Посмотрите, что получилось, — застенчиво перебирала книги в руках. — Конечно, не так красиво и гладко, как сделал бы специалист, но… первый блин всегда комом, — тогда она гордилась результатом, а сейчас запоздало устыдилась своей несдержанности.

— Вы сами сделали? Для первого раза очень достойно, — заметив, как она густо покраснела и стыдливо опустила сияющие глаза, мужчина восторженно добавил: — Потрясающе!

Ольга, смутившись, отошла к старой громоздкой стремянке и зачем-то сместила её к стеллажу. Сняла расправленное на ступеньке полотенце в жёлто-коричневую клетку и прошла за кафедру, на ходу складывая его и убирая в стол. Когда вернулась к директору, тот, уложив механизм на бок искал клеймо изготовителя.

— Так откуда станок? — спросил он.

— Из музея, который был в старом корпусе. Когда его четыре года назад закрыли, то решили, что этому станку понравится в библиотеке.

— Переплётный станок в музее мебельной фабрики, — улыбнулся Антон Дмитриевич.

— А, может, в девятнадцатом веке мастера на нём эксклюзивные каталоги изготавливали, — ответно улыбнувшись, предположила она.

— Говорите, в девятнадцатом веке дело было? — потёр он подбородок. — А где остальные экспонаты из музея?

— В архиве, кажется. Маргарита Викторовна должна знать точно.

Когда за директором закрылась дверь, Ольга тоскливым взглядом окинула помещение библиотеки, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Шесть лет она приходила сюда, излечивая среди книг травмированную душу. Они стали её советчиками, друзьями, учителями. Они делились с ней своими знаниями, врачуя, вселяя уверенность, делая сильнее, получая взамен ласку её рук и тепло её сердца.

Подтянув стремянку к дальнему стеллажу, скрытому от посторонних глаз и встав на ступеньку, достала «Джейн Эйр». Изрядно потрёпанная, со следами ржавых разводов на ветхой обложке, она, давно списанная, нуждалась в ремонте. Подобных книг имелся полный стеллаж. Избавиться от них, сдав в макулатуру, не поднималась рука. Забрать домой не позволяла маленькая площадь однокомнатной квартиры, где одну стену занимал книжный шкаф с унаследованными от отца редкими изданиями. Старшая сестра после смерти отца отказалась делить на её взгляд сомнительное наследство. Со словами «Владей! Дарю!» она больше о книгах не вспоминала. Матери тоже было не до них. Уйдя на пенсию и практически переехав жить в пригород в частный дом к старшей дочери, родившей второго ребёнка, она была безмерно счастлива. Ольга изредка навещала семью сестры, ограничивая общение с вечно занятой матерью телефонными звонками. Все разговоры с ней сводились к здоровью внуков, их успехам и надеждам на будущее.

Услышав стук входной двери, Ольга спрыгнула со ступеньки стремянки и поправила задравшуюся юбку. Не выпуская из рук томик Шарлотты Бронте, поспешила к кафедре.

Бобров, в расстёгнутом пиджаке и сбившемся набок галстуке, держал одну руку в кармане брюк и выглядел взъерошенным.

— Что ему здесь понадобилось? — спросил он резко и отрывисто, щурясь и окидывая Ольгу беглым взглядом. От него не укрылся расстроенный вид женщины и припухшие веки глаз.

Она, заняв место за кафедрой и подавив вздох, отложила «Джейн Эйр»:

— Осматривал библиотеку.

— Что говорил? — настаивал главный инженер. Уголок его рта нервно дёрнулся.

Мужчина провёл ладонью по редким волосам, поправил галстук и огладил ткань рубашки на груди.

Если бы Ольга не знала, насколько осторожен и неконфликтен Бобров, она бы подумала, что он с кем-то крупно повздорил. Сухо ответила:

— Ничего не говорил. Всё осмотрел и ушёл.

— Оленька, — мягче и спокойнее начал он, — не нужно сердиться на меня. Признаю, я поступил нехорошо, не обсудив с тобой своё заступничество. Но согласись, порой женщине совсем не обязательно знать о такого рода поддержке.

— Больше не просите за меня, Вячеслав Леонидович, — уставилась она на него немигающим взглядом. Ручка, зажатая в побелевших от напряжения пальцах, подрагивала. — Не такая уж я несчастная и беспомощная, как вам кажется. Я не боюсь увольнения.