«Не много ли гостей? — озабоченно думала Гвен, чувствуя, как у нее от волнения замирает сердце. — Ведь это шестьсот глаз, и все они будут устремлены на меня…»

— Ну, хорошо, — бодро вымолвила она.

Генри Бичема нельзя было назвать разговорчивым человеком. Прочистив горло, он кивнул Гвен, а затем провел пальцами по своим седым усам и стал разглядывать ботинки.

Гвен улыбнулась, вспомнив, что при первой встрече с ней он вел себя подобным же образом. Когда Гвен появилась на его пороге, он погладил усы и молча засопел. Его жена, тетушка Эльма, попросила Генри сказать хоть что-нибудь, чтобы Гвен не сочла его немым.

— Ладно, ладно, — промолвил он и снова замолчал.

В следующий раз Гвен услышала его голос только дня через два.

В тринадцать лет молчание дядюшки казалось Гвен странным, даже пугающим. Но теперь, десять лет спустя, она уже привыкла к нему, и если бы он вдруг начал разглагольствовать, то, пожалуй, не знала бы, что делать. Возможно, вызвала бы врача.

Гвен порадовалась, что именно дядя Генри должен был повести ее к алтарю. Ричард, брат Гвен, давал Бичемам деньги на воспитание сестры. Вскоре, однако, она всем сердцем привязалась к ним. Бичемы тоже полюбили ее, а после смерти Ричарда стали ее ближайшими родственниками, ее семьей.

«Но через полчаса у меня уже будет уже другая, своя, семья», — подумала Гвен.

Впрочем, можно ли приобрести семью за деньги? Эта мысль не выходила из головы Гвен, тревожа ее сознание. Гвен гнала ее, но она продолжала мучить и жечь.

Гвен тряхнула головой, чтобы отделаться от нее, но тут же вспомнила, что ей нельзя делать резких движений, чтобы не испортить свадебный наряд. Она была не права, подозревая в глубине души, что Томас связался с ней ради денег. Виконт любит ее! Конечно же, любит…

Его титул вызывал у нее восторг, и не зря. Родословное древо виконта было старинным и очень разветвленным, а ее фамильное древо походило скорее на обрубок или пень. Даром что позолоченный, усыпанный деньгами отца Гвен. Именно этот факт, прежде всего, привлек к ней внимание Томаса, Гвен не отрицала этого. Но она же не покупала себе мужа! Томас сам, без всякого нажима с ее стороны, сделал ей предложение. Что же касается силы денег, то ей не все подвластно. Ведь состояние Гвен так и не заставило лорда Трента вступить с ней в брак!

— Хороший сегодня денек, — вымолвил Генри.

— Да.

Он внимательно взглянул на невесту:

— Нервничаешь немного?

У Гвен перехватило горло, и она только кивнула.

Генри тихо засмеялся:

— Ты бы видела меня в день свадьбы! Я трясся, как осенний лист. Перед церемонией у меня началась рвота, и шафер вынужден был придерживать мою голову над ночным горшком. Я повторю тебе слова, которые он мне тогда сказал: «Пока ты правильно кладешь камни в основание фундамента, провидение будет помогать тебе строить дом».

Гвен кисло улыбнулась. У Томаса имелось тринадцать домов, и все они находились в ужасающем состоянии. Домом больше, домом меньше — это ничего не меняло.

В дверь снова постучали. Дядя Генри приосанился и предложил Гвен взять его под руку. Только теперь она заметила, что лихорадочно сжимает кулаки и ее ногти больно впиваются в ладони.

«Он любит меня, — внушала она себе. — Это главное. Он любит меня, и я хочу выйти за него замуж. Я всегда хотела выйти замуж за хорошего человека! Папа, мама и Ричард тоже хотели этого. Это была наша общая мечта!» Гвен кашлянула и взяла дядю Генри под руку.

— Я готова.

Алекс приехал без предупреждения и запретил дворецкому брата докладывать о нем. Ему нужно было разгадать одну загадку, и он хотел застигнуть брата врасплох, чтобы призвать его к ответу.

Алекс пошел по коридорам к кабинету Джерарда чуть покачиваясь. После долгого плавания он все еще неуверенно чувствовал себя на суше. От него все еще чуть веяло духами вдовы, а в животе урчало от голода. Алекс чувствовал себя усталым. Вдова прокралась к нему в каюту прошлой ночью, а до этого они тридцать дней флиртовали от скуки. Однако когда эта леди явилась к нему посреди ночи, Алекс раскаялся в том, что позволил себе заигрывать с ней. Он не чувствовал к этой женщине особой тяги. Впрочем, Алекс все равно не смог бы заснуть, даже если бы вдова не пришла к нему. Его давно уже мучила бессонница. Сначала Алексу нравилось бодрствовать в ночное время: он мог заниматься разными полезными делами, не боясь провалиться в сон. Но через пять месяцев бессонница стала казаться ему утомительной. Ночь тянулась целую вечность, а он лежал с широко открытыми глазами и ждал утра. Присутствие вдовы не скрасило его одиночества и не заставило время ускорить свой бег.

И только ее крепкие духи немного порадовали Алекса, создав иллюзию того, что он недавно принял ванну с благовониями.

Завернув за угол, Алекс постарался сосредоточиться на том деле, ради которого приехал к брату. Конечно, было бы удобно самому найти объяснение действиям Джерарда, однако ничто в доме не свидетельствовало о финансовых затруднениях его хозяина. Мягкие абиссинские ковры не заменили грубыми дешевыми половиками, на обоях Алекс не увидел более темных прямоугольников — следов от снятых со стен картин. Более того, в конюшне он заметил пару новых гнедых лошадей. Экипажи находились в прекрасном состоянии. Все выглядело как обычно, и это настораживало Алекса. Он не мог понять причин, заставивших брата принять странное решение.

Дверь в кабинет была распахнута настежь. Заглянув внутрь с порога, Алекс на мгновение опешил. Ему показалось, что он видит с детства знакомую картину: его отец сидит за письменным столом с прямой — словно штык проглотил — спиной и просматривает хозяйственные счета. От этого дежавю Алекс на какое-то время утратил дар речи. Ему вдруг, как в юности, захотелось пройти мимо открытой двери и не затевать бесполезный разговор, который, как он знал по собственному опыту, ни к чему хорошему не приведет.

Должно быть, бессонница и долгое плавание сыграли с ним злую шутку, воскресив в памяти прошлое, которое Алекс долгое время пытался забыть. Ему пришлось много работать над собой, чтобы поверить в себя и свои силы.

Алекс вздохнул. За письменным столом кабинета, конечно же, сидел не отец, а Джерард. Старший брат Алекса являлся копией их родителя, графа Уэстона. У него были впалые щеки, несмотря на приземистость и полноту, делавшие Джерарда похожим на быка. Однако между братом и отцом Алекса было и одно важное отличие. Отец скорее застрелился бы, чем распростился с родовым поместьем.

Впрочем, сам Алекс был вполне равнодушен к наследству отца.

«Зачем я, черт возьми, сюда приехал?» — с раздражением подумал он и снова вздохнул.

Этот вопрос мучил его на протяжении всего плавания от Гибралтара до берегов Англии. На него имелся один более или менее убедительный ответ: поговорить с Джерардом Алекса просили сестры. Выполнив их просьбу, он обеспечивал себе очередные двенадцать месяцев свободы от семейных обязательств.