хотел было уже засыпать от тоски такого представления, на лёд вышел парень в сером костюме. Толпа, что уже стояла на красном ковре, была настолько массивна, что перекрывала вход награждаемого к выдаче награды, и тому пришлось её обходить. Завернув за поворот, он, казалось бы, был совершенно спокоен, хотя дух и настроение были его в приподнятом состоянии, уже через пару секунд он лежал на льду.

Подскользнувшись после поворота, и, ударившись о лёд настолько, что зрителям казалось, будто бы на льду осталась трещина, трибуны вскричали. Кто от сожаления, кто смеялся – букет чувств был обеспечен. Сам же студент, поднявшись, и, слегка отряхнувшись, – будто бы после льда на его костюме что-то могло бы и остаться – подошел к ректору, что сам в своей несдерживаемой улыбке был готов разразиться неистовым смехом, пожал ему руку, и, забрав грамоту, присоединился к сомну награждаемых.

Лицо Кирилла в этот момент побледнело. Тот, подобно переживал это обстоятельство сам, было готов был потерять сознание, но ограничился лишь тем, что изобразил шокированную гримасу, что не могла бы не напугать ни одно неподготовленное лицо

Владимир хотел было спросить, в порядке ли он, когда его брат, завопив от смеха, и, покраснев, кричал:

– Я заснял! – словно открывший Эльдорадо исследователь, вопил он счастливо. – Я заснял это!

Кирилл, опомнившись, посмотрел на своего брата с легким упреком, но, в конце концов, решивший не начинать лишних конфликтов, разлегся на своем сиденье настолько, насколько позволяли его длинные ноги.

После награждения студентов следовало торжественное окончание мероприятия, и хотя и было оно своего рода примечательным, в нем больше не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание публики, как это громкое падение.

Владимир же не обращал внимание на происходящее на сцене, его мысли, казалось бы, донимала совершенное иная проблема, может быть, обстоятельство, и лишь когда Кирилл дернул его за плечо, предупреждая, что им пора двигаться в кампус колледжа, он направился к выходу.

Глава вторая, или же его печальное письмо

Безумный день! Единственное описание, на которое был способен Владимир. Он второпях поднимался по короткой лестнице, и, взойдя на второй этаж, вышел в, казалось бы, бесконечный коридор дверей. Хотя он и не стремился исследовать их все, его путь лежал в абсолютном отдалении от лестничной клетки. Медленным бегом, или же быстрым шагом он направился по левую сторону направления коридора. Длинное пальто, что достигало почти до его колен, волочилось в темпе его шага, а черные берцы в своей неимоверной тяжести отдавали громкий отзвук по мягковатому полу этажа. Он был абсолютно взбудоражен, в некоторой мере шокирован. Его лицо, вновь приобретшее краски после недавней бледности, издавало инициативность и готовность смешивающуюся в усталости и, в конце концов, выражающуюся в желание и немедленную его исполнительность отойти ко сну. Наконец опешив, приостановив свое рвение, что всегда была свойственна молодой крови, он пошел медленным шагом, перебарывая в себе скорейшее желание дойти до точки своего назначения и боязнью потревожить отошедших ко сну в комнатах, что он миновал. В конце концов второе превознеслось над первым, и тот, обретя полное спокойствие, и, казалось бы, в определенной степени победив свою расторопность и спешность, приобрел более смирную походку с ослабленными чертами лица. Наконец, добравшись до последней двери в коридоре, после которой был лишь тупик, в стене которого зияло окно, он повернулся к нею лицом. Дверь, что не была примечательной, была сделана из дуба, а на ее вершине знаменовалась табличка с примечательным номером – 205.

Владимир уверенно достал из кармана своего пальто единственный ключ, и, просунув его в замочную скважину двери, удачно отпер ее. Грубо дернув и не менее строго закрыв ее, тот, вдохнув полные легкие воздуха, мгновенно выдохнул его с чувством полного облегчения. Упершись руками на свои колени, его взор был направлен на пол, но, когда тот, почувствовав уверенность закончить свой день, наконец поднялся, встав смирно, будто бы принимая торжественного гостя, и осмотрел ее.

Ничем не примечательная маленькая комната общежития, уже обжитая двумя ее постояльцами, имела один огромный шкаф с уже развешенными вешалками с одеждой внутри; стол, что был прислонен к нему впритык с прилегающим к нему стулом, двумя кроватями, что стояли параллельно друг другу, и двумя комодами, что стояли впритык к кроватям. Володя, приоткрыв дверцу шкафа, достал свободную вешалку, и спокойно повесив на него свое пальто, разулся. Порядочно сложив их близь двери, он, нисколько не задумываясь, подошел к столу, и моментально отодвинув прилегающий к нему деревянный стул, сел на него. Снарядившись ручкой и несколькими листами бумаги, тот, казалось бы, принялся писать.

В одно мгновение лицо Владимира озарила глубокая задумчивость. Он то решительно подносил ручку к бумаге, и, в тоже мгновение ее молниеносно отрывал, то наоборот, желая подняться со стула, в нерешительности возвращался к листу, но, как и любой процесс, его мысли пришли к завершению, что в результате вывело Владимира из нерешительного состояния прямиком в ту стадию решительности, которую в точности можно было бы назвать наглостью.

Твердо решившись написать все с первого раза и не создавать прочерка на бумаге, тот начал писать:

«Дорогая матушка,

Спешу тебе сообщить, что нахожусь я в добром здравии. Хотя мы не видимся уже второй день, для меня это время проходит подобно двум векам, и, несомненно, как только мы с вами и дорогой мне Алисой встретимся, я сомкну вас в своих объятиях.

Конечно, со временем мы привыкнем к такому обстоятельству дел, но, пока есть возможность скучать по вам, дорогая матушка, я несомненно воспользуюсь ею, ведь это доказывает, что у меня все еще есть сердце, не смотря на то, что мы прошли вместе.

Возможно вы, мама, хотели бы, чтобы я все оставил позади, и прокляли бы меня за это письмо, что я вверяю в вашу душу, но нет, дорогая мама, этого никогда не произойдет. Осознавая, что вы так далеко от меня, не представляя в своем разуме даже того, что может произойти с вами без меня, и, не имея ни малейшей возможности быть вам в помощниках, я могу лишь горевать и надеяться, что у вас достаточно силы для того, чтобы быть опорой не только себе, но и моей дорогой сестре, Алисе.

Чтобы увести вас подальше от тоски, мама, расскажу вам о своем бытие. Живу обычно, соседи очень приличные и дружелюбные люди. Однокурсники мои ни в коем разе не отстают по подобным параметрам от моих соседей, и,