Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«15 мая 1735 года.
Не могу я понять, как получилось, что судьба свела меня с человеком, который называется теперь моим мужем. Григорий Федорович Долентовский. Как вышло так, что прибыл он в наши края, что кинул на меня взгляд, посватался, и батюшка мой, не колеблясь, отдал ему мою руку, и я на сие согласилась. Который раз думаю я о сем и не могу понять, что толкнуло меня сказать „да“? Осталось вот только писать об этом, чтоб не забыть чувств своих и мыслей никогда. А нынче, как никогда прежде, поняла я всю несправедливость со мною произошедшего.
Григория нельзя назвать дурным человеком. Да, он бывает зол, груб и несдержан. Вспыльчивость его причиняет много неудобств даже ему самому, но он никогда не поднял на меня руки. А ведь это не такая уж и редкость, когда муж поколачивает жену свою. Ведь и батюшка мой, бывало, поколачивал матушку.
Но муж ни разу не обидел меня своей силою. Словом — да, ибо на язык он весьма не сдержан. Но черных ругательств от него я не слыхала, а посему не могу сказать, что он дурной супруг.
И хотя бы были у нас дети, но за два года брака не было даже и признака того, что я жду ребенка. Мне двадцать один год, и я вполне здорова, мужу моему только сравнялось тридцать, и человек он сильный. Но потомства у нас пока нет. И будет ли? Бог весть… А ведь это бы придало смысл моей жизни и смягчило бы характер Григория, вне всякого сомнения, смягчило бы!
Любит ли он меня? Нынче сказал, что нет. Что любовь и брак вовсе не должны совмещаться. А я? Нет, и я его не люблю и не любила. Хотя не могу не быть ему благодарной за отношение ко мне и за то, что из семьи бедной я попала в дом состоятельный. У меня нету теперь заботы о завтрашнем дне, да и семейство мое, благодаря сему браку, вполне благополучно.
Но вот сегодня… Да я уж начала писать об этом. У нас был нынче гость — сосед, помещик Михайлов Иван Николаевич. И впервые в сердце мое закралось сожаление о том, что я уж замужем. Впрочем, писать о сем не стану, и думать не стану тоже. К чему бесполезные сожаления?»
Катерина со вздохом отложила перо и, присыпав чернила, стала сворачивать лист бумаги. Теперь эту записку надо было хорошенько спрятать. Так же хорошенько, как и прочие, что писала она последнее время.
1816 год
Молодой полковник Долентовский среди местного общества произвел фурор. Так же, как и его молодая супруга. Вообще, новые лица всегда в почете. Ведь как неинтересно изо дня в день, из года в год смотреть на одних и тех же людей, слушать давно уже устаревшие сплетни и не ждать ничего нового. А тут вдруг такой сюрприз, такой подарок: супружеская чета! Муж недавно вернулся из заграничного похода, да к тому десять лет находился в службе — ему, верно, есть о чем порассказать тем, кто захочет слушать. Жена — московская барышня, из семьи зажиточной и благородной. Наверняка и о модах, и о театрах немало знает, и сплетен московских слыхала предостаточно. Словом, такую пару стоило зазвать в гости!
Алексей горел желанием ходить по гостям, но видел, что Катеньке это было бы в радость. К тому же свести дружбу с соседями — дело вовсе не лишнее, поэтому Долентовские часто принимали приглашения, да и сами приглашали к себе. И визиты им нанесла вся округа, без исключения.
К тому же Алексей затеял перестройку дома, который вот уже лет сорок как не поновлялся. И советы соседей, людей более него сведущих в хозяйстве, пришлись ему весьма кстати. Долентовский занялся и объездкой своих угодий, и счетами управляющего, и мужицкими тяжбами, словом всем тем, что составляет жизнь среднерусского помещика. Жена обратила свое внимание на домашнее хозяйство — на кухню и повара, на варенья и соленья, на девичью, в которой требовалось навести порядок, и прочие тому подобные вещи.
В общем, не успела Катенька приехать в свой новый дом, как погрузилась в домашние заботы, которые, признаться, вовсе ее не утомляли, а, скорее, радовали. Безделья она не любила.
Супруги виделись теперь нечасто. И оба недоумевали: как такое происходит? Ведь Алексей, еще вовсе не прискучив обществом жены, мечтал проводить с нею дни и ночи напролет, но запущенное поместье требовало глаз да глаз. А Катерина, не любя пустого времяпрепровождения, заняла себя так, что от забот не знала куда и деваться.
Как-то, в один из вечеров, Алексей решил рассказать жене историю собственного дома. Произошло это после того, как Катенька пожаловалась на неудобство строения.
— Удобства состарились вместе с домом и отвечали потребностям лишь моих предков, которые возвели его.
— Давно ли его построили? — спросила Катенька, отложив в сторону вышивание.
Алексей подсел к жене, и, обняв ее, продолжил:
— Сколько мне известно, еще в 1731 году, когда предок мой был сослан в эту деревню, пожалованную еще его батюшке царем Петром. Тот Долентовский решил обосноваться здесь навсегда.
— Как его звали? — полюбопытствовала Катерина, удобно устроившись в объятиях супруга.
— Его звали Григорием. Григорий Федорович Долентовский. Он начал строить тут дом и в два года справился с задачей. К тому же, как мне говорили, он торопился, потому что хотел жениться. Та старая часть дома сохранилась по сей день, ведь мой дед только сделал к ней несколько пристроек, но ломать ничего не стал.
— Старая часть — это которая?
— Темная, что за сенями с другой стороны. Та самая, в которую ты боишься ходить, — улыбнулся Алексей.
— Да уж, там очень страшно, — поежилась Катенька. — А разве ты не чувствуешь, как скверно там находиться?
— Нет. По правде говоря, я там и не был.
— А вот я заходила, и мне все казалось, что на меня кто-то смотрит.
— Какой вздор, — рассмеялся Алексей. — Там же нет никого. Кто там может на тебя смотреть?
— Не знаю. Но чувство у меня такое… такое дурное… Я не люблю бывать там, — тихо прибавила она. — А однажды, помнишь, когда ты ночевал в поле, а я была одна, я зачем-то спустилась вниз, и мне показалось, что на той части дома кто-то ходит. Я совершенно определенно услышала шаги.
— Это, должно быть, кто-то их дворовых, — предположил Алексей.
— Я тоже так подумала! — Катерина разволновалась и, отодвинувшись от мужа в сторону, быстро продолжила: — Я позвала Аграфену…
— Ну уж при Аграфене-то ничего не страшно, — примолвил он, вспоминая объемную фигуру этой строгой хозяйки над всею девичьей и верной прислужницы сначала его матери, а теперь вот и жены.
— Да ты не смейся, — нахмурилась Катенька.
— Я вовсе не смеюсь! — уверил ее муж, хотя, конечно, он принимал все рассказы жены только за плод ее разыгравшегося воображения.
— Так вот, я позвала Аграфену и спросила у нее, кто бы мог там ходить. Она сама сильно удивилась и позвала истопника Семена. Они вдвоем пошли на ту половину, я велела взять им с собою свечей побольше, а сама осталась ждать в гостиной.