— Это что за хулиганье там бродит по ночам? А ну, негодник, пошел отсюда! Ходит в неурочный час, народ дергает. Ишь ты, кто такой, открывать тебе? Иди, давай, отсюда!

Скажу тебе, очень я тогда удивился, не думал, что она может так орать. Она всегда тихая улыбчивая, спокойная, а тут раскричалась, как баба базарная, вообще на нее не похоже. Да еще пускать меня не хочет. Я же сказал, что это я! Она что это, нарочно делает, чтобы проучить меня за то, что пришел поздно? А она в это время мужику тому громко, так что и мне слышно было, говорит:

— Слышь, милок, пойди шугани этого хулигана, да как следует, чтоб в следующий раз неповадно было ночью по чужим дворам шастать!

Тут я вообще растерялся. Это что ж такое происходит? Смотрю — а этот мужик встал со стула и к окну направился, чтобы посмотреть, кто это там к бабе Зине пришел. И что-то в его лице знакомое вижу… Причем не просто знакомое, а что-то тревожное такое, будто если я узнаю, то совсем не обрадуюсь. Я смотрю на него, смотрю, пытаюсь вспомнить, где я мог его видеть…А когда понял, кто это, внутри у меня словно оборвалось что-то, и холод страшный изнутри охватил всего. Знаешь, кто это был?

Фёдор снова замолчал, но не для того, чтобы выдержать театральную паузу. Он явно собирался с духом, чтобы сказать то, что было нужно сказать.

— Конечно, не знаешь.

Я молча ждал.

— Я. Я это был.

Он сказал это таким странным, изменившимся голосом, что я вздрогнул.

Фёдор с силой затянулся, а потом левой рукой порывисто провел по лицу, словно старался стряхнуть с себя воспоминание.

— Можешь верить, можешь не верить. Говорю, как всё было. Смысла врать тебе у меня никакого нет. Если честно, вот вспоминаю сейчас всё это, и самому не верится. Сам себя увидел… Это как такое вообще… — Он замолчал и покрутил рукой в воздухе, словно это могло помочь ему поймать нужные слова, чтобы выразить свою мысль, но они никак не приходили. — Ну да ладно. Короче, стою я там, перед домом, и смотрю на самого себя, не в зеркале, не на фото, а вживую. Это ж рехнуться можно. Но мысль, что у меня с головой что-то не в порядке, пришла ко мне позже, а тогда я вдруг просто перестал думать. Голова стала пустая, мысли кончились, просто стою и смотрю, как он к окну идет. Это я сейчас долго рассказываю, а на самом деле это всё длилось пару секунд, ты же понимаешь. Но даже этих секунд мне вполне хватило, чтобы хорошо рассмотреть того, кого я там увидел. Чем угодно поклянусь, что это точно был я, никакой ошибки. Скажу больше — он и одет был в ту же футболку, как и у меня. Нет, не в эту, — сказал он, заметив мой взгляд. — Я свою на заказ делал, такой надписи ни у кого больше нет, поэтому ошибиться я никак не мог. Я ее потом в рюкзак спрятал поглубже, с глаз долой. Вот как на духу говорю: страшно доставать ее. Думаю, посмотрю и опять вспомню, как этот… ну вот тот, который тоже я, в ней ко мне навстречу идет…

Он замолчал и с тревожным ожиданием взглянул на меня. Я понял, что именно сейчас ему очень надо знать, что я обо всем этом думаю. Не скажу, что мне приходится часто выслушивать такие истории, но в жизни бывало всякое, и в какой-то момент я пришел к мысли, что когда сталкиваешься с чем-то на первый взгляд необъяснимым, то сразу безоговорочно верить в это зачастую весьма опрометчиво, но допустить какие-то необычные события вполне можно. Ведь жизнь не так определенна, как кажется на первый взгляд. А еще я в его глазах ясно увидел страх от пережитого и опасение того, что его не воспримут всерьез. И хотя я почти не знал этого человека, к этому моменту я почти не сомневался, что он говорит правду. Поэтому просто, без лишних слов, я кивнул и твердо сказал, глядя ему в глаза:

— Понимаю.

— Значит, веришь? — встрепенулся Фёдор.

— А почему бы не поверить, мы много чего о жизни не знаем. Если с нами чего-то не случалось, то не значит, что этого вовсе не может быть. И реальность наша штука относительная. Когда начинаешь задумываться, то очень сильно ощущается зыбкость этого мира, — сказал я.

— Вот за это спасибо, — сердечно сказал мой попутчик, — а то я хоть и знаю, что вижу тебя и больше не увижу, но очень не хочется, чтобы ты, даже пусть и чужой мне человек, решил, что я умом тронулся.

— Говорят, сумасшедшие никогда таковыми себя не считают, и, значит, пока у человека есть сомнения в собственном разуме, он вполне вменяем, потому что способен рационально мыслить.

— Что ж, логично. Нет, реально спасибо тебе, от души, мне прям сразу полегчало так. А то, представляешь, какой это груз, вот это вот всё…

Фёдор положил сигарету на стол, схватил меня за руку и с чувством ее пожал. Я этого не ожидал и не знал, как реагировать.

— Нет, реально спасибо, — повторил он. — Просто вот… — Он махнул рукой, и не закончил фразы. Потом снова взял сигарету и затянулся. — Короче, что было дальше: стою я, смотрю на этого, а он пока меня не видит. И вдруг в моей пустой голове первая мысль ярко так вспыхивает, что еще секунда — и он увидит меня, и когда наши взгляды встретятся, случится что-то страшное, невообразимое, такое, о чем и помыслить невозможно. А за этой мыслью вспыхивает вторая, что то, что я вижу в окне, это вовсе не наш мир. И баба Зина не баба Зина, и все ее эти вещи в комнате только похожи на настоящие, а на самом деле это все, как бы сказать, блеф. Имитация. Словно всё, что там, в окне, только притворяется нашим миром.

Фёдор поёжился.

— Ну, и третья мысль меня словно перезагрузила, и тут пропал этот ступор, в который я впал. А мысль эта была самая простая: бежать отсюда надо, и как можно быстрее. Ну, я развернулся и побежал. Калитку открывать времени не было, я прямо через нее и перемахнул. Сам не знаю, как у меня это вышло. Случись это в обычный день, я бы долго через нее перелезал, а тут перелетел, как паркурщик. Скажу тебе, в жизни никогда