— Сейчас расскажу, — кивнул Фёдор. — Попрощался я, значит, с Викой, иду и по дороге разные сценарии в голове прокручиваю. Как увижу бабу Зину, что скажу… На душе неспокойно: вдруг «этот» тоже там? Второй раз увидеть его я совсем был не готов. И умом я вроде понимал, что то, что я увидел ночью, это какая-то страшная случайность, и теперь всё должно быть по-прежнему, но ведь однажды я это уже видел, почему бы чему-то подобному не случиться еще раз?

Фёдор тяжело вздохнул, положил сигарету на стол, взял бутылку с водой, которая там стояла, и сделал несколько больших глотков. Потом поставил бутылку обратно, вытер губы и продолжил:

— Подхожу к калитке, а ноги не идут. Ну, я встал перед ней, время тяну. Кстати, я когда ее уже утром, при свете увидел, я еще раз убедился, что в нормальном состоянии я через нее не смогу так перепрыгнуть, как ночью. И вот стою я, смотрю на нее, представляю, как я красиво ее тогда в темноте преодолел, и вижу, как из-за угла дома баба Зина выходит. У меня сначала внутри напряглось всё, потому что я сразу ту, «ночную» бабу Зину вспомнил, а потом вдруг отпустило, потому что она как заговорила, я сразу понял: это моя привычная бабуля.

«Ой, милок, живой, ну, слава Богу! — заохала она. — Ты где ж пропадал? Я чего только не передумала! Ты бы хоть сказал, что ночевать не придешь! А я сижу-сижу, жду-жду, а тебя всё нет. Позвонить хотела, да телефон как на зло пропал куда-то». Баба Зина подошла, открыла калитку, впустила меня и обняла так крепко-крепко. Я же говорю — душевная бабуля. Мне так стыдно стало тогда, ты даже не представляешь. А она говорит: «Я всю ночь места себе не находила. Умом понимаю, что, может, и загулял ты, дело молодое, но душа-то не на месте! Ты уж больше не делай так, побереги бабу Зину, старая стала я для таких волнений! Я вот оделась, думаю, к участковому схожу, чтоб тебя искать помог, а то утро уже, а тебя нету».

Фёдор вздохнул.

— Ох, уж я тогда перед бабой Зиной извинялся, прощения просил. А она мне только: «Ладно, ладно тебе, главное, живой и здоровый». Ну, на душе у меня полегчало сразу, хотя, честно скажу: в дом я с опаской заходил. Но, там, конечно, никого не было. И в комнате всё, как обычно, и баба Зина всё та же добрая и заботливая — сразу на стол стала накрывать, чтобы завтраком меня накормить. Посмотрел я на это, а в мозгу совсем другая картинка всплывает. Стою я в комнате, пытаюсь чувство тревоги поймать, чтобы понять, всё ли тут, как прежде, или изменилось чего, но как ни старался, так и не смог ничего такого ощутить. Дом как дом, бабуля как бабуля…

Мой попутчик взял со стола сигарету, покрутил ее в руках, а потом положил обратно.

— Сел завтракать. Баба Зина тоже села со мной, чаю попить. Смотрю на нее, а в голове другая баба Зина и ее ночной посетитель. И смотрю на эту, а вспоминаю ту, и спросить так хочется: что же все-таки это было? И ведь понимаю, что о том, что случилось, уж если кого и спрашивать, то не эту бабу Зину, а ту, «ночную». Но как только я об этом подумал, сразу другая мысль возникла: то, о чем я сейчас думаю, полный бред. Как я, вполне себе разумный и вменяемый человек, сейчас на полном серьезе размышляю о том, с кем лучше поговорить: с самим человеком или с его каким-то нечеловеческим двойником? Короче, я совсем запутался, и вроде понимал, что вопрос мой не имеет никакого смысла, но он вертелся на языке, никуда не пропадал, и внутри настойчиво стучало: «Спроси! Спроси!». Я и не выдержал:

— Баба Зина, а ночью к Вам никто не приходил?

Сказал — и внимательно так смотрю, как она отреагирует. Она только взглянула удивленно:

— Ночью? Да кто ж ко мне мог ночью прийти? Не было никого.

Я сразу давай выкручиваться:

— Да ко мне парень с завода зайти хотел. Я еще ему говорю: «Даже не думай. Баба Зина спать будет, нечего ее беспокоить». Значит, говорите, не приходил…

Она покачала головой и сказала: «Нет, не приходил».

Фёдор снова взял сигарету и затянулся.

— Ну, вот, собственно, и всё. Позавтракал, собрался, и на поезд. Ночью в клуб пойду. Дома одному сейчас как-то так будет, не очень. Ну, ты понимаешь. Собаку что ли завести, чтоб не так одиноко было…

Мой попутчик замолчал. Я тоже ничего не стал говорить. Всё, что сейчас могло быть сказано, стало бы лишним.

Я не сомневался, что с Фёдором действительно произошло что-то исключительно странное, чего ни его, ни мой опыт никак не мог объяснить, но искать эти объяснения у меня не было ни малейшего желания. Был ли смысл говорить Фёдору, что он заглянул в другой мир? На мой взгляд, никакого, ведь он и сам это понимал. Конечно, и он, и я дорого бы дали, чтобы узнать, что это был за мир и как Фёдор смог в нем оказаться. Только вот ответам на эти вопросы взяться было неоткуда. Мой попутчик прикоснулся к чему-то чуждому и непонятному, но у нас не было ни малейшей зацепки, чтобы хотя бы начать поиск истины. Тогда какой смысл об этом рассуждать? Нет, конечно, будь на моем месте кто-нибудь другой, настроенный по-особому, он бы с удовольствием разобрал произошедшее на детали, но я, как человек рациональный и довольно скептический, не люблю разговоров на отвлеченные темы, не подкрепленные ничем, кроме собственной фантазии, и углубляться в такие материи как «нарушилась ткань миров» или «возникла дыра в пространстве, перемещающая в параллельную реальность», не вижу никакого смысла. Вот поэтому я и промолчал.

Похоже, Фёдора это вполне устраивало. Он отложил сигарету, достал телефон и, удобно устроившись на своей полке, погрузился в чтение новостей. Он явно не собирался продолжать разговор, и это вполне совпадало с моими желаниями. Я не сомневался, что он тоже понимает: как бы мы ни хотели, объяснения тому, что случилось, мы не найдем. Конечно, он не забудет обо всем ни через неделю, ни через месяц. И вообще он вряд ли об этом когда-либо забудет. Со временем яркость события постепенно сотрется, но воспоминания о том, что в его жизни