— Хорошо, — тяжело вздохнула Лайма. —Возвращайся. Работа есть работа.

— Я тебя даже до дому не довезу — впереди пробка, а яне могу терять ни минуты.

Лайма решительно прервала извинения, потрепала его по плечу,словно боец верного коня, и вылезла из машины. Вечер был приятным, и она дошладо дому пешком, купив себе по дороге мороженое и обляпав им нарядную блузку.Соню с тех пор она больше не видела.

* * *

Наоравшись всласть, Петя некоторое время громко сопел, потомсморщил крохотный нос и жалобно захныкал. Лайма покормила его пюре из баночки,напоила водой и уложила в кроватку. В дело наконец пошла пустышка, которуюребенок прежде упорно выплевывал.

И тут появилась Люба. Она вошла с солнцепека распаренная,похожая на статную деревенскую бабу, возвратившуюся с поля. На ней был длинныйсарафан в цветочек, вокруг полного лица завивались кудряшки. Вид Любы вызывалумиротворение — сладкоголосая, она двигалась плавно, разговаривала медленно исмотрела ласково, словно все люди вокруг были ее шаловливыми детьми.

— Ш-ш! — приложила палец к губам Лайма. —Петя заснул.

— Что ты там болтала по телефону? — первым деломспросила Люба. — Будто бы Соня исчезла?

— Она действительно исчезла.

Лайма завела подругу на кухню, усадила за неприбранный столи рассказала все по порядку. Люба стиснула перед собой руки.

— Ты звонила в милицию?

— Нет, ждала тебя. Впрочем, что туда звонить? Надоидти, писать заявление.

— Наверное. Может, проверить всех мужиков, с которымиКисличенко водит шуры-муры?

— А ты знаешь их всех? — дернула бровьюЛайма. — Нет, единственный, с кем бы я хотела поговорить до милиции, этоВозницын. Именно с ним собиралась встретиться Соня в пятницу.

— Так поезжай к нему, — предложила Люба. — Ая побуду с ребенком. У меня два дня свободных, возьму его на себя.

— Отлично, — пробормотала Лайма, почувствовавневероятное облегчение, — Если все дети так тиранят мамаш, как этотмладенец, то рождаемость в стране будет и дальше стремительно падать.

Андрон Игнатьевич Хомяков был личностью сумрачной и носилсвою значительную лысую голову на коротенькой шее. Сверху кожа плотнообтягивала череп, а вот на щеках и подбородке обвисала складками и стекала стугого воротничка рубашки. Андрон Игнатьевич отличался незаурядным умом, чтововсе не отражалось на его сочном розовом лице. Глаза у Хомякова были круглыми,оловянными и никогда не бегали с предмета на предмет. На собеседника он смотрелв упор, да так страшно, будто собирался его расстрелять. В службегосударственной безопасности, где Хомяков занимал нешуточный пост, у него былакличка не Хомяк, как можно было бы предположить, а Барс. Барса боялись, какнастоящего дикого зверя. Если проштрафишься, он подкрадется пружинисто ибесшумно, а потом сиганет прямо на загривок и примется рвать зубами. Послужнойсписок, отличия, незапятнанная репутация — всё в клочья.

Нынче вечером Хомяков отпустил шофера и двинулся в гордомодиночестве в обход торговых точек в центре города. Завтра его жена Ольгапраздновала день рождения, а он затянул с подарком. Ни одна душа не знала, чтозатянул он специально — подгадывал поход по магазинам под определенный день.Покупка подарка — отличное прикрытие, просто замечательное. Он важнопрохаживался вдоль прилавков, где под прохладными стеклами равнодушно сверкалидрагоценности. Наконец решил, что пора делать покупку. Ожидая, пока продавцыупакуют выбранные серьги, как подобает, барабанил пальцами по столу и искосапоглядывал на часы. Назначенная встреча должна была состояться через двадцатьминут.

Помахивая фирменным пакетом, Хомяков вышел из магазина иотправился в маленький ресторанчик за углом. Выбрал столик недалеко от окна,закурил и принялся внимательно оглядывать улицу. В зале почти никого не было,негромко чирикало радио, и Хомяков удовлетворенно откинулся на спинку стула.Подошел официант, он на минуту отвлекся, а когда поднял голову, то увидел, чток нему уже идут.

Двое молодых мужчин в светлых костюмах, оба блондины содинаково мирными улыбками. Лица у них были гладко выбритыми, ладнослепленными, и, когда они приблизились, на Хомякова пахнуло летней свежестью,как будто эти двое только что вылезли из стога сена.

— Добрый вечер, Андрон Игнатьевич! — негромкопоздоровались они и по очереди протянули нежные, как у девиц, ладони.

Хомяков ответил на рукопожатие, глядя на пришельцев круглымиглазами безо всякого выражения. Это их ни чуточки не смутило. Они по-прежнемуулыбались ему — ласково и чуть снисходительно, будто знали про АндронаИгнатьевича что-то стыдное.

— Будете кофе? — спросил тот и, подумав, добавил:

— Или чай. На травах.

Один из блондинов щелкнул в воздухе пальцами, и официантподбежал к столику так поспешно, словно на него гаркнули.

— Два чая со льдом, пожалуйста.

Голос блондина шелестел, подобно разматывающимся лентамсерпантина. От него веяло покоем. «Хорошо хоть сияния вокруг головынет», — подумал Хомяков и от нетерпения притопнул под столом ногой. Егодешевый тупорылый ботинок противно скрипнул.

— Итак, Андрон Игнатьевич, вас устроило наше.., хм —вознаграждение?

— Вполне, — быстро ответил Хомяков.

Сумма действительно оказалась внушительной, а ему пообещали,что попросят о пустяке. Просители, или, вернее, покупатели услуг, синхроннонавалились грудью на стол, чтобы оказаться поближе к физиономии Хомякова. Онмог бы поклясться, что чувствует их мятное дыхание.

— От вас требуется сущий пустяк, — вкрадчивосказал тот из блондинов, что сидел слева. — Присмотреть за одниминостранцем, который на днях прибудет в страну.

— На днях? — безразличным тоном переспросил АндронИгнатьевич.

— В субботу. В Шереметьево. Человек он непростой, но истрана у нас сложная. Не случилось бы чего.

— Его фамилия широко известна?

— Он прилетит под чужой фамилией. — Блондиныпосмотрели на Хомякова испытующе. Он промолчал. — Это автор священныхоткровений, его жизнь для множества верующих представляет необыкновеннуюценность.

— Мусульманин? — отрывисто спросил АндронИгнатьевич.

— Буддист. В прошлом. А ныне создатель собственногорелигиозного учения. Родом из Индии, — ответили блондины одними губами, ион тотчас расслабился.

Индус — что? Индус — это ладно. По нынешним временам индусдля русского безвреден, как божья коровка для картофельной ботвы.

— У него что, своей охраны нет? — вслухпоинтересовался Хомяков, бесшумно отхлебывая из чашки.

— Охрана осталась в Индии — в целях конспирации.