массу неудобств в огороде, когда я разбивала грядки. У нее был только два плюса: росла она так плотно, что никакая другая трава не могла протиснуться между колючими кустиками, и после прополки больше не прорастала.

Мишка рассказал, что осенью, когда листья на деревьях пожелтеют, семена живородки, созревшие в стручках под листьями, начнут расползаться в стороны, как живые. Собственно именно поэтому травку и назвали таким именем. Эти семена очень ценятся, потому что помогают от многих болезней и считаются очень большой редкостью в Пределах Жизни. И самое важное при сборе семян, поймать момент, когда стручки уже созрели, но семена все еще не проснулись.

Домой мы вернулись не с пустыми руками. До сбора живородки было еще почти два месяца, зато съедобных растений, которые росли по дороге мы набрали целые охапки. Здесь были и знакомые мне травы, и совершенно незнакомые.

Я знала, что лебеду раньше ели и даже пекли из ее семян хлеб, но местная лебеда была намного темнее, чем та, к которой я привыкла, поэтому я и не опознала травку. Зато ее семена были намного крупнее и после сушки хранились всю зиму. Лебеды мы надрали столько, что еле унесли.

Но больше всего мне понравились листья жуй-травы и сок молочного дерева. Листья были похожи на огурец, а сок молочного дерева напоминал очень сладкое рисовое молоко. Собирать его можно было двумя способами: простым и очень простым. Простой способ был похож на добычу березового сока в моем мире. Нужно было просверлить дырочку в коре и собирать молоко по капле. На некоторых деревьях росли белые наросты, которые я принимала за грибы вроде чаги. Но это оказались пузыри с молоком. И сорвать их было очень просто. Правда, Мишка честно признался, что сам тоже впервые в жизни своими глазами увидел такое чудо. В Пределах Жизни ни одному молочному дереву не дали бы отрастить пузырь.

К вечеру мы приготовили роскошный ужин. Два вида каши: из лебеды и из дробленых какарушек, которые после замачивания потеряли неприглядную кожуру и стали похожи на кедровые орешки. И по виду и по вкусу. Мы слегка побили орешки камнями и сварили в соке молочного дерева. Получилось так вкусно, что я чуть язык не проглотила. Теперь рогозная каша вернется в наше меню очень не скоро, потому что какарушек в степи росло очень много. Я вспомнила, что и раньше видела их, но принимала за козьи шарики.

Из листьев жуй-дерева мы сделали салат, сдобрив их кислицей и заправив несколькими каплями масла, которое оставалось в моих закромах.

Напекли рыбы с пряными травами, которые Мишка нарвал прямо в окрестностях нашего дома, от чего вкус надоевшего блюда изменился до неузнаваемости. Даже псиц, спавший в своей конуре проснулся от ароматов, витающих над полянкой, и ныл вместе с Правым и Левым, требуя дать ему попробовать то, что так вкусно пахло.

Мишку псиц тоже не удивил и не напугал. Это было немного странно. Я же помню, как Борис шарахался от маленькой нежити. И как первое время косился на моих гурлинок. А Мишка же вел себя так, как будто бы в Пределах Жизни в каждом дворе водятся такие животные и птица.

Когда стемнело и Борис проснулся, у нас уже все было готово. Весь «стол» был завален разнообразной едой.

— Вы ограбили какую-то харчевню в Пределах? — усмехнулся Борис, присаживаясь рядом со мной и обнимая.

— Угу, — буркнул Мишка. К вечеру мы с ним болтали уже как старые приятели, но с Борисом он чувствовал себя неловко.

— Если бы, — вздохнула я, прижимаясь к мужу и млея в его объятиях. — Все это мы могли бы есть каждый день, если бы кто-то из нас разбирался в травах так же хорошо, как Мишка. Тебе надо было жениться на деревенской девушке, — усмехнулась я.

— Лучше весь год есть одну рыбу без соли, — фыркнул Борис, — но зато с тобой, Ася. Ты — это самое лучшее, то случилось со мной в этой жизни. Ты мой свет…

Мишка, молча слушавший наши щебетания, влез:

— Она не свет. Вы разве не видите? Она и свет, и тьма одновременно… Не знаю, как ей удалось выжить в Пределах…

— Поясни. — Я почувствовала, как Борис напрягся.

Мишка неловко улыбнулся и, прищурившись, ткнул в меня пальцем… Куда-то в солнечное сплетение…

— Вот, смотрите… У людей в Пределах Жизни, здесь крутится спираль из света… У некромантов — из тьмы, но ее хвост всегда перетянут петлей из света, которая тянется к светлейшему. А у Аси есть и свет, и тьма вместе… Вот, видите у светлой спирали есть тень? Поэтому она и не боится нежити… А нежить не чувствует в ней врага.

— Вижу, — кивнул Борис. И помолчав добавил. — Не понимаю, почему я раньше этого не видел…

Мишка пожал плечами.

— Не знаю… у вас петли нет, но наверное была очень долго, и ваша тьма еще не восстановилась. И мне еще не понятно… Я, конечно, ни разу о таком не слышал, но, — мальчишка запнулся, — вы темный мнишка?

Я вздрогнула. А Мишка не так-то прост. Слишком уж странно, что парнишка, никогда не выезжавший из своей деревеньки, знает так много. Он смог разглядеть то, что во мне не видел даже Борис, и так быстро догадался, почему мой муж весь день провел в доме…

Борис, слегка сжимая меня, словно успокаивая и останавливая от необдуманных поступков, спросил:

— С чего ты взял? Темных мнишек не существует…

Мишка тяжело вздохнул:

— Да, знаю… Просто надеялся… Просто, — он на секунду задумался, а потом признался, — дорога к крепости через Жутово проходит и постоялый двор есть. Хозяйка, тетка Надюха, добрая. И куском хлеба поделится и непогоду позволит в трактире переждать. Народу приезжего там всегда много. Как напьются, так начинают байки травить. Много интересного узнать можно, если тайком пробраться и слушать. Вот однажды я слышал, как один приезжий нашим рассказывал, будто бы раньше темные маги были такой силы, что дневной свет не переносили вовсе. Вроде как светлые мнишки, но только темные.

— И ты решил, что если я сплю днем, — усмехнулся Борис, — то значит темный мнишка?

Он рассмеялся… Как будто бы шутка его повеселила. Я же едва смогла выдавить их себя улыбку. Мне почему-то стало страшно… А к добру ли появился этот мальчик?

Мишка тяжело вздохнул и качнул головой. Мол, да, думал…

А я растянула губы еще шире. Разговор надо было остановить. Пока еще есть такая возможность.

— Хватит разговоров, мальчики. Давайте ужинать, а то остынет