Когда раздвижные двери лифта сомкнулись за его спиной, онвзглянул на свое отражение в запыленном зеркале. Эта сцена семилетней давностивновь овладела его сознанием, и он увидел желтые глаза одного из мужчин,почувствовал на себе руку другого, тяжелую и бездушную…

Это невозможно — сон наяву! Он не видит глаза мужчин,меняющиеся от голубого к желтому; его мать красива и добра к нему; боятьсянечего; никто не умирает; и только чайка представляет опасность для моллюска.Джек закрыл глаза, и лифт начал подниматься.

Эта штука из песка смеялась над ним.

Двери лифта раскрылись, и Джек вышел. Он миновал закрытыешахты других лифтов, повернул налево и помчался по коридору к своей комнате.Здесь его бег выглядел не столь неуместно. Они занимали номера 407 и 408 — двеспальни, маленькую кухню и гостиную с видом на океан. Его мать раздобыла где-тоцветы, расставила их в вазы, рядом поставила маленькие фотографии в рамочках.

Джек в пять лет, Джек в одиннадцать лет, Джек, еще младенец,на руках у отца. Его отец, Филипп Сойер, за рулем старой развалюхи, вместе сМорганом Слоутом едущий в Калифорнию. В те времена они были настолько бедны,что часто ночевали в машине.

Джек распахнул дверь гостиной в номере 408 и позвал: «Мама!Мамочка!» Его встретили цветы и улыбающиеся фотографии, но ответа непоследовало. «МАМА!» Сзади захлопнулась дверь. Джек почувствовал холодок внизуживота. Он выскочил из гостиной в большую спальню справа. «МАМ!» Другая ваза свысокими яркими цветами. Пустая постель выглядела, как насмешка. На столикебатарея пузырьков и бутылочек с витаминами и всякой всячиной. Джек обернулся. Вокне спальни мелькали какие-то тени.

Двое мужчин из автомобиля — ни их самих, ни машину Джекописать бы не смог, — и они тащат его мать…

— Мама, — заорал он.

— Я тебя слышу, сынок, — донесся до него из двери ваннойголос матери. — Что стряслось?

— Ох, — выдохнул он, и почувствовал, как все телорасслабляется. — Ох, извини! Я не мог понять, где ты…

— Принимаю ванну, — рассмеялась она. — Готовлюсь к ужину.Надеюсь, возражений нет?

Джек понял, что ему незачем идти в ванную. Он упал в одно израсшатанных кресел и с облегчением смежил веки.

С ней все в порядке.

«ПОКА все в порядке», — прошептал приглушенный голос, и онвновь увидел воронку в песке.

В семи или в восьми милях по прибрежному шоссе, как разоколо универсального магазина Хэмптони, они нашли ресторанчик под названием«Царство омаров». У Джека осталось сумбурное впечатление от прошедшего дня — онуже начал забывать о случившемся. События на пляже оставили лишь слабый отпечатокв его памяти. Официант в красном пиджаке с желтой эмблемой на спине,изображающей омара, проводил их к столику у длинного узкого окна.

— Мадам желает выпить? — У официанта было каменное выражениелица уроженца Новой Англии, и Джек, взглянув на свой спортивный костюм иотлично сшитое выходное платье матери (от Хальсона) сквозь призму этихводянисто-голубых глаз, почувствовал, как в нем закипает бешенство. «Мама, еслиты на самом деле не больна, какого дьявола мы здесь делаем? Это же кошмарноеместо! Этою безумие! О, Боже!» — Принесите мне бокал неразбавленного мартини, —сказала она.

Официант приподнял брови.

— Мадам?

— Лед в стакане. Маслина во льду. Охлажденный джин поверхмаслины. Итак, вы можете это подать?

«Мамочка. Боже мой, разве ты не видишь его глаза? Тыкажешься себе очаровательной, а ему кажется, что ты насмехаешься над ним! Разветы не видишь его глаза?»

Нет. Она ничего не видела. И эта «ненаблюдательность» у нее,которая так обостренно чувствовала людей, легла еще одним камнем на сердцеДжека. Мать уходила… во всех отношениях.

— Да, мадам.

— Потом, — продолжала она, — вы берете бутылку вермута —любой марки — и наклоняете ее над стаканом. Потом ставите бутылку на полку иприносите стакан мне. Понятно?

— Да, мадам. — Водянисто-холодные новоанглийские глазаостановились на его матери, неспособные, казалось, к каким-либо проявлениямчувств. «Мы одиноки здесь», — подумал Джек, впервые до конца осознав это. Боже,именно мы.

— Молодой человек?

— Я бы выпил колы, — грустно ответил Джек.

Официант ушел. Лили достала из сумочки пачку сигарет фирмы«Герберт Тэрритун» (с детства, помнил Джек, она просила: «Достань мне моюТэрритун с полки, сынок»), и закурила, выпустив одновременно три струйки дыма.

Еще один камень на его сердце. Два года назад его мать вдругбросила курить. Джек с недоверием воспринял это: она курила всегда и скорозакурит снова. Но нет… Это произошло лишь три месяца назад в нью-йоркском отеле«Карлтон».

— Ты снова куришь, мама? — спросил он.

— Да, я курю капустные листья, — пошутила она.

— Мне бы этого не хотелось.

— Почему бы тебе не включить телевизор? — перебила она снесвойственной ей поспешностью; губы матери были плотно сжаты. — Может быть, какраз показывают кого-нибудь из этих дерьмовых проповедников. Сядь и смотри, ичувствуй себя их братом во Христе.

— Извини, — выдавил он с трудом.

Тогда это был всего лишь Карлтон. Капустные листья. Носейчас это «Тэрритун» — сигареты, где нижняя часть мундштука окрашена подфильтр, но это не фильтр. Он припомнил, как отец рассказывал кому-то, что курит«Винстон», а жена — «Черные легкие».

— Тебе что-то померещилось, Джек? — спрашивала она егосейчас, смешно зажав сигарету между вторым и третьим пальцами правой руки. Ондолжен был отважиться и сказать: «Мама, я вижу, ты опять куришь „Тэрритун“, —ты вернулась к старому?» Ужасная боль пронзила его сердце, и ему захотелосьплакать.

— Нет, — ответил он. — Кроме этого места. Оно немногозагадочное.

Она огляделась и улыбнулась. Два других официанта — одинтолстый, другой худой, — оба в красных пиджаках с желтой эмблемой-омаром наспине, — стояли у входа в кухню, тихо беседуя. Вельветовые шторы над входом вобеденный зал отделяли кабинку, где сидели Джек с матерью. Перевернутые стульяукрашали пустые столы. На дальней стене висела готическая гравюра, котораянатолкнула Джека на воспоминание об «Умершем любимом» — фильме с участием егоматери. Она играла молодую, очень богатую женщину, вышедшую замуж за темнуюподозрительную личность вопреки воле родителей. Ее избранник привез ее вбольшой дом на берегу океана и попытался довести до безумия. «Умерший любимый»был более или менее типичным для Лили фильмом — она снялась во многихчерно-белых фильмах, где неплохие, но давно забытые актеры разъезжали в«Фордах», не снимая шляп.