— Подождите, вот покрутитесь, как я, лет двадцать, —проговорил он, разглядывая с мрачным видом распухший палец. — Иногда я вижудетей, которые кажутся мне смутно знакомыми, а потом узнаю, что когда-то напервом году работы учил их отцов. Маргарет Уайт, правда, была еще до меня, зачто я искренне благодарен судьбе. Она в свое время заявила миссис Бисенте,упокой Господь ее душу, что Всевышний, мол, приготовил для нее в аду особоеместо — за то, что она рассказала ученикам общие положения эволюционной теорииДарвина. И дважды ее отстраняли здесь от занятий — один раз за то, что онаизбила одноклассницу сумкой. По слухам, Маргарет заметила, что та курит. Весьмастранные религиозные убеждения. Очень странные. — Внезапно он снова стал похожна Джона Уэйна. — А те остальные девушки? Они действительно над ней смеялись?

— Хуже. Когда я вошла, они орали хором и швыряли в неегигиеническими пакетами. Буквально забрасывали.

— О боже! — Джон Уэйн исчез, и мистер Мортон залилсякраской. — Вы запомнили фамилии?

— Да. Не все, правда. Но те, кого запомнила, я думаю,выдадут остальных. Кристина Харгенсен, похоже, была заводилой этому безобразию…Как и всегда.

— Крис и ее «шальная команда»… — пробормотал Мортон.

— Да. Тина Блейк, Рэйчел Спайс, Элен Шайрс, Донна Тибодо иее сестра Ферн, Лайла Грейс, Джессика Апшоу. И Сью Снелл. — Мисс Дежардиннахмурилась. — Никогда не ожидала такого от Сью. Мне казалось, подобные выходкине в ее характере.

— Вы уже разговаривали с девушками?

Мисс Дежардин разочарованно причмокнула языком.

— Я их просто выгнала оттуда. Слишком сильно разозлилась. Икроме того, у Кэрри была настоящая истерика.

— Хм. — Мортон сцепил пальцы. — Но вы собираетесь поговоритьс ними?

— Да. — Особого энтузиазма, однако, в ответе нечувствовалось.

— Мне кажется, что вы не очень…

— Возможно, вы правы, — подтвердила она. — Они меня тамвидели. И я прекрасно понимаю, что девушки чувствовали. Мне самой хотелосьпросто взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть. Не знаю, может, это какой-тоинстинкт, связанный с менструацией, и он заставляет женщин рычать и огрызаться.У меня до сих пор стоит перед глазами Сью Снелл. Я хорошо помню, как онавыглядела в тот момент.

— Хм, — глубокомысленно повторил мистер Мортон. Он непонимал женщин, и уж совсем не хотелось ему обсуждать месячные.

— Я поговорю с ними завтра, — пообещала она, поднимаясь. — Яим такой разнос устрою!

— Хорошо. Наказание должно соответствовать преступлению. Иесли вы сочтете необходимым отправить кого-то из них ко мне, не стесняйтесь…

— Не буду, — ответила она, улыбнувшись. — Кстати, пока я ееуспокаивала, там лампа перегорела. Так сказать, добавила последний штрих.

— Я немедленно пошлю туда монтера, — заверил ее Мортон. —Спасибо за ваши старания, мисс Дежардин. Попросите, пожалуйста, мисс Фишпригласить сюда Билли и Генри.

— Хорошо.

Она вышла.

Мистер Мортон откинулся в кресле и с чистой совестьювыбросил все происшедшее из головы. Когда в кабинет несмело вошли заядлыепрогульщики Билли Делуи и Генри Треннант, он улыбнулся, бросил на них хищныйвзгляд и приготовился метать молнии. Недаром же он всегда говорил Генри Грэйлу,что ест прогульщиков на ленч.

Надпись, выцарапанная на крышке стола в средней школе городаЧемберлена:

На прогулку вышел класс — и вот те раз:

Все купили эскимо, а Кэрри Уайт жует дерьмо.

Кэрри пошла по Ювин-авеню и у светофора свернула наКарлин-стрит. Она шла, повесив голову, и старалась ни о чем не думать. Боль вживоте то накатывала, то снова отпускала, и Кэрри то замедляла шаг, то сновадвигалась быстрее, как машина с расстроенным карбюратором. Взгляд невольновыхватывал всякие мелочи на мостовой. Сверкающие осколки кварца, замешанного вбетон. Расчерченные мелом и выцветшие от дождя клетки для «классов».Раздавленные шарики жевательной резинки. Кусочки фольги и фантики от дешевыхконфет. Они все меня ненавидят, и это никогда не кончится. Им никогда это ненадоест. Мелкая монетка, торчащая из трещины в мостовой. Кэрри бездумношаркнула по ней ногой. Как приятно представлять себе Крис Харгенсен — она вся вкрови и молит о пощаде. А по ее лицу ползают крысы. Вот так. Хорошо. Так ей инадо. Собачье дерьмо с отпечатком подошвы посередине. Рулончик почерневшихпистонов, что какой-то мальчишка долбил камнем. Окурки. Дать бы ей камнем поголове, большим булыжником. Всем им. Хорошо. Хорошо…

(христос-спаситель кроткий и нежный)

Да, маме хорошо говорить, ей не приходится из года в годкаждый день ходить среди волков. Над ней не смеются, не издеваются, неуказывают на нее пальцем… Но разве не говорила она, что грядет день СтрашногоСуда

(имя сей звезде будет полынь и из дыма выйдет саранча и данабудет ей власть какую имеют земные скорпионы)

и ангел с мечом?

Вот бы этот день настал прямо сейчас, и Христос явился не сагнцем и пастушьим посохом, а с булыжником в каждой руке, чтобы крушитьнасмешников и мучителей, чтобы с корнем вырывать и уничтожать визжащее отстраха зло — ужасный Христос, кровавый и праведный…

И вот бы стать ей Его мечом и Его правой рукой…

Кэрри изо всех сил старалась, чтобы ее приняли за свою.Сотни раз обманывала по мелочам маму, пытаясь стереть этот зачумленный красныйкруг, что появился вокруг нее с того самого дня, когда она в первый развырвалась из властвовавшего над ней мира маленького дома на Карлин-стрит и сБиблией под мышкой явилась в начальную школу. Она все еще помнила тот день,колкие взгляды и жуткое, неожиданное молчание, когда она встала на колени передленчем в школьном кафетерии — в тот день начался смех, зловещее эхо которого неутихало все эти годы.

Красный зачумленный круг был, как кровь, — можно стирать,стирать и стирать, но след все равно остается. С тех пор Кэрри никогда немолилась на коленях в общественных местах, хотя мама об этом и не знала. Но впамяти — у нее и у них — тот день сохранился. А сколько нервов стоила ейпоездка в летний христианский лагерь! Даже деньги она заработала тогда сама,шитьем на дому. И все это время мама с мрачным выражением лица твердила, чтоэто грех, что там сплошные методисты, баптисты и конгрегационалисты, а этоопять грех, грех, грех… Она запретила ей купаться. И хотя Кэрри все равнокупалась и даже смеялась, когда ее топили целой компанией (до тех пор пока влегких не осталось воздуха — а они снова и снова заталкивали ее в воду — и она,испугавшись, не начала кричать), и участвовала в любых лагерных мероприятиях,над «молельщицей Кэрри» постоянно издевались и подшучивали. Она уехала тогда занеделю до окончания смены, с красными, запавшими от слез глазами, и мама,встретив ее на автобусной станции, сурово сказала, что ей следует как зеницуока хранить память о давешних материнских наставлениях — доказательство того,что мама все знает, что мама всегда права, что единственная надежда на покой испасение лежит внутри красного круга