…Той ночью они вместе пришли к ней в спальню, и матьпомогала ему. Она сама держала Грейс, и мурлыкала ей какую-то песенку, ишептала, какая она хорошая девочка и как они любят ее. А после, когда онивозвратились к себе в спальню, Джон нежно сжимал Эллен в объятиях и благодарилее…

После этого и наступила пора настоящего одиночества дляГрейс. Он приходил к ней не каждую ночь… нет, почти каждую! Порой оначувствовала, что вот-вот умрет от стыда, а иногда он делал ей по-настоящемубольно. Она ни единой душе не проговорилась, и вот постепенно мать пересталаявляться вместе с отцом в спальню дочери. Грейс уже знала, чего от нее хотят ичто у нее нет выбора. Когда она пыталась возражать, он бил ее – и вотпостепенно она осознала, что нет ни выбора, ни выхода… Она делала это для нее –не для него. Она подчинилась, чтобы он больше не поднимал руку на мать, чтобыон не бросил их. Но всякий раз, когда Грейс была непослушна или отказываласьсделать все, чего он требовал, отец возвращался к себе и жестоко избивал мать,как бы дурно она себя ни чувствовала, как бы ни страдала от недуга. Это ломаловолю Грейс, и она неслась стремглав, с диким криком, к нему и клялась, чтосделает все, чего бы он ни потребовал. А он снова и снова делом доказывал, чтоэто не пустые клятвы… В течение четырех лет он делал с ней все, чтоподсказывало ему воображение, – она была его рабыней любви, его покорнойналожницей. Единственное, что сделала мать, – она достала ейпротивозачаточные пилюли, чтобы та не забеременела.

С тех самых пор как Грейс стала спать с отцом, у нее не сталодрузей. Да и до этого их было не много – ведь она вечно боялась, чтобы кто-тоненароком не прознал, что отец бьет мать. Но когда они с отцом стали спатьвместе, для Грейс сделалось невыносимым даже говорить с кем-либо из подруг илис учителями. Она была просто уверена, что они узнают – прочтут по ее лицу… илипо телу… словно она страдала страшной болезнью, которая не гнездилась внутри,как у матери, а уродовала ее наружность. Страшной болезнью страдал на самомделе отец, но Грейс этого не осознавала. До сегодняшнего дня. Теперь она знала,что со смертью матери истек срок ее мучений. Это должно прекратиться. Онапросто не могла… не могла бы больше, даже ради матери. Это было слишком, к томуже в той самой спальне. До сих пор он всегда приходил в комнату Грейс, силойзаставляя ее впускать его. Он никогда не смел делать это с ней в их с Элленсупружеской спальне. Но теперь… теперь он словно хочет, чтобы она заняла местоматери, чтобы она делала все, что делала та, и даже больше. Словно он хочетсделать ее своей взаправдашней невестой. Он даже говорит с ней нынче по-новому!Теперь все в открытую. Он хочет, чтобы она стала его женщиной.

А он глядел на ее тело, соблазнительно мерцающее в темноте,слушал ее отчаянные мольбы и плач – и все это возбуждало его еще сильнее. Онвозвышался над ней, зловещий и страшный, сжимая ее в своих грубыхобъятиях, – и вдруг одним движением швырнул Грейс на постель. Как разтуда, где его умирающая жена лежала всего два дня назад. Туда, где онапролежала все годы их безрадостного брака.

Но на этот раз Грейс боролась, она уже решила, что неподчинится больше, и, уже сражаясь, еще отчетливее осознала, что безумием былодумать, будто она смогла бы остаться с ним под одной крышей и надеяться, чтокошмар этот закончится. Ей придется убежать, но сначала она должнавоспротивиться и пережить все, что бы он ни учинил над ней. Она знала, что неможет позволить ему вновь проделать это, просто не может. И пусть мама хотела,чтобы она была добра к нему, – о, она достаточно долго была добра! Она не можетбольше, никогда не сможет больше, никогда. Но, слепо молотя кулаками воздух,она почувствовала, как его могучие руки снова хватают ее, ощутила вес его тела.Он легко раздвинул ей ноги, и знакомая плоть вторглась в ее нутро, причиняядоселе не испытанную боль – подобной боли она и вообразить себе не могла!Какое-то мгновение ей казалось, что он убьет ее. Такого у них никогда не былопрежде – никогда он не истязал ее так ужасно. Ей казалось, будто некийбезжалостный кулак избивает ее изнутри, будто отец хочет доказать ей делом, чтоона принадлежит ему безраздельно, что он имеет право на все… Это было выше еесил, и вот ей показалось, что она сейчас потеряет сознание – все поплыло у нееперед глазами. А он неумолимо свирепствовал, терзая ее груди, кусая губы, вновьи вновь грубо входя в нее. А она уже была в какой-то предсмертной истоме, и унее осталось единственное желание: пусть он будет милосердным и убьет еенаконец.

Он грубо насиловал ее, но даже теперь она знала, что неможет ему больше этого позволить. Он не может делать это с ней, она неперенесет этого, она не позволит этого ни ему, ни кому-то другому. Онапонимала, что вот-вот свалится в бездонную пропасть, – и вдруг, борясь сним и царапая его тело, поняла, что сражается, чтобы выжить. Не понимая даже,как это произошло, она осознала, что они совсем рядом с маминым ночнымстоликом. На нем несколько лет подряд стояли аккуратные коробочки слекарствами, стакан и кувшин с водой. Она могла бы облить его водой, моглаударить кувшином, но ничего этого там уже не было. Ни пилюль, ни воды, нистакана. Не было в комнате и той, кому они могли бы понадобиться. Но Грейсбездумно шарила рукой по столику, в то время как отец мощно двигался,вскрикивая и хрипя. Он несколько раз наотмашь ударил ее по лицу, но теперь емухотелось расправиться с ней не руками, а при помощи одной лишь своей мужскойсилы. Он тискал ее грудь, вдавливал тело Грейс в матрац. Она почти пересталадышать, а перед глазами плавал какой-то туман после его последнего удара, норука ее нащупала выдвижной ящичек стола, она потянула за ручку, он открылся – иона ощутила в ладони холодную сталь. Револьвер, который мать держала под рукойна случай нападения ночных воров. Эллен никогда бы не посмела воспользоватьсяим против мужа, даже пригрозить ему оружием. Ей не важно было, что он делал ейсамой или Грейс, – она преданно любила его.

Пальцы Грейс пробежали по гладкой поверхности и схватилиоружие. Она подняла его над головой отца. Просто чтобы ударить его, чтобыостановить. Да, на сей раз он почти сломил ее, но она не позволит ему сновапоступить так, не позволит. Она должна остановить его, не важно как. Она должнаостановить его, пока дело не зашло еще дальше. Она не переживет большего. Ведьнынешний вечер – неопровержимое доказательство того, что он предназначил ейтакую участь до конца ее дней! Он никуда ее не отпустит от себя, не позволит ейуехать в колледж, вообще не позволит никуда уехать. Жизнь ее будет лишь рабскимслужением ему – и она понимала, что его нужно остановить, чего бы это ни стоило.Она сжимала револьвер в трясущейся руке – и тут тело отца мощно содрогнулось,он издал громкий хриплый крик. Грейс дернулась от острой боли и отвращения.Один этот звук заставил ее похолодеть от ненависти. Дуло устремилось прямо нанего, он поднял глаза – и увидел маленькую черную дырочку.

– Ах ты, маленькая сучка! – Тело его все ещесодрогалось. Никто и никогда не заводил его так, как Грейс. Он хотел овладетьее телом и душой, вывернуть наизнанку, разорвать на части и уничтожить. Никтоне возбуждал его так, как это существо, плоть от плоти его. В этом было нечтопервобытное. И теперь он пришел в ярость от того, что она все еще боролась. Онпотянулся, чтобы выхватить у нее пистолет, и она поняла, что он хочет сделать.Он собирается вновь избить ее – а ведь именно побои всегда возбуждали его! Онане может позволить ему этого, не может разрешить ему вновь овладеть ею! Онадолжна спастись от него. Плоть его все еще была в ней, когда он потянулся коружию – и в панике она, не желая выпустить револьвер из рук, нажала на курок.Отец еще мгновение изумленно смотрел – и тут пистолет выстрелил со звуком,ужаснувшим ее. Глаза отца широко раскрылись, и он тяжело рухнул на нее,придавив всем своим весом. Пуля угодила ему в горло, кровь хлестала потоком, ноон не шевелился. Она силилась высвободиться из-под него, но не могла. Он былслишком тяжел, она с трудом дышала, к тому же кровь заливала ей глаза и рот.Грейс судорожно хватала ртом воздух, потом рванулась из последних сил – и вотона свободна. Он перевернулся на спину, издав ужасающий хриплый и булькающийзвук, глаза его устремлены были на нее, но он не двигался.