– Какой факультатив собираешься выбрать? – спросил меня Тоби.

Дополнительный предмет был в обязательной программе в течение четырех лет.

– Ораторское искусство, – ответил я, и тут до меня дошло, что у нас с Тоби, наверное, будет совместный урок.

– Дружище, я же в этом году капитан дискуссионной команды! Будешь принимать участие в соревнованиях?

– Слушай, мне нужно было просто выбрать какой-то факультативный предмет, вот я и выбрал. Дебаты – не мое.

Дискуссионный клуб тогда представлялся мне кучкой парней, щеголявших на выходных в деловых костюмах и считавших, будто им есть что сказать о внешней политике, поскольку они изучали в школе продвинутый курс политологии.

– Может, и так, но ты – мой должник. Я же вытащил нас с собрания, – возразил Тоби.

– Мы квиты. В восьмом классе я сказал Тагу Мейсону не ссать в раздевалке в твой рюкзак.

– Не-е, ты все еще мой должник. Вместо рюкзака он нассал в мой энергетик.

– Хм. Совсем об этом забыл.

Прозвенел звонок.

– Расстроить тебя, Фолкнер? – спросил Тоби, подхватив свой рюкзак.

– Ну?

– Еще даже не начался первый урок.

ЧТО САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ, выбрать ораторское искусство в качестве факультатива я смог только потому, что в моем расписании больше не было спаренных уроков по гуманитарным дисциплинам. В Иствуд-хай блочная система обучения, и с девятого класса все уроки по гуманитарным предметам у меня были сдвоенными, как и у других спортсменов. Теперь мое расписание изменилось.

Первым уроком у меня шел углубленный курс по истории Европы. Как говорится, не везет так не везет. 1) Вел этот курс мистер Энтони – наш тренер по теннису; 2) его класс находился на втором этаже, что означало: 3) мне придется туда подняться.

Лестницы за лето стали моими заклятыми врагами, и я всячески пытался избежать публичного противостояния с ними. Я должен был взять в канцелярии ключ от лифта, но он шел в комплекте с синим парковочным талоном, который я никогда и ни за что бы не вытащил прилюдно.

К тому времени, как я добрался до класса истории, поднявшись по редко используемой лестнице возле служебной автостоянки, мистер Энтони уже начал делать перекличку. Он на мгновение умолк, хмуро глянув на меня поверх манильской папки, и я, состроив виноватую мину, занял место в конце класса.

Когда мистер Энтони назвал мое имя, я пробормотал «здесь», даже не подняв глаз. Меня удивило, что он вообще ждал моего ответа. Обычно, дойдя до моей фамилии, учителя говорили «Эзра Фолкнер здесь», ставили галочку и продолжали перекличку. Они словно радовались мне, словно мое присутствие на их уроке обещало что-то хорошее.

На этот же раз тренер, назвав мою фамилию, сделал паузу, и мне пришлось подтвердить свое присутствие в этом классе, хотя он, черт возьми, прекрасно знал, что я опоздал на его урок на тридцать треклятых секунд. На миг я даже подумал: а здесь ли я на самом деле? Я поднял глаза и наткнулся на злой взгляд мистера Энтони. Так он смотрел на нас, если мы на тренировке не выкладывались по полной.

– Предупреждаю, мистер Фолкнер: в следующий раз вы будете наказаны за опоздание.

– Понял, – пробубнил я.

Тренер продолжил перекличку. Я слушал его краем уха и не расслышал имени, которое вызвало в классе легкий переполох. Новая ученица. Она сидела довольно далеко от меня, в другой стороне, возле книжных стеллажей. Я видел лишь рукав зеленой кофты и каскад рыжих волос.

Программа курса была довольно заурядной, но мистер Энтони, видимо, верил в обратное. Он принялся разглагольствовать о важности «продвинутого» курса по истории, как будто мы не проходили до этого в одиннадцатом классе углубленный курс по истории США с мисс Уэлш. Большинство парней, занимавшихся теннисом, наплевательски относились к тренеру Энтони. Его считали слишком жестким. Я привык к строгим тренерам, но, похоже, без других спортсменов в классе мистер Энтони будет не просто строгим, он будет зверствовать.

– Вам дали на лето список книг, которые вы должны были прочитать. – Тренер произнес это с обвинением, а не просто констатируя факт. – «Средневековая Европа: от падения Рима до эпохи Возрождения». Если выполнение этого задания летом было кому-то не по силам, то этим ученикам придется поменять свои планы на выходные. Их планами на выходные будет… история и только история.

Никто не засмеялся.

«Римская империя: 200 год до н. э. – 474 год н. э.», – небрежно вывел на доске мистер Энтони, а затем выгнул бровь, словно смакуя одному ему известную шутку. Повисла гнетущая тишина. Мы судорожно соображали, почему он молчит, пока наконец не поднял руку Сяо Лин.

– Простите, но, мне кажется, правильно будет – 476 год, – тихо сказал он.

– Благодарю вас, мистер… эээ… Лин, за мало-мальски сносный уровень понимания прочитанного, – рявкнул мистер Энтони, исправляя на доске дату. – А теперь, хотелось бы мне знать, найдется ли среди вас хоть кто-то, кто объяснит нам, почему я не использовал тут название «Священная Римская империя»? Возможно, это сделает мистер Фолкнер?

Не знай я тренера Энтони, решил бы, что он ухмыляется. Хотя нет, он действительно ухмылялся. Само собой, он был разочарован тем, что я больше не могу играть, но я все-таки надеялся, что он не будет надо мной издеваться.

– Это название появилось только после Карла Великого? – предположил я, водя ручкой поверх букв на методичке.

– Это ответ ученика общественного колледжа, – заявил тренер. – Будете любезны дать ответ в духе ученика, проходящего университетский курс по истории?

Не знаю, зачем я это сделал, может, просто не хотел до конца года терпеть учительское глумление. В общем, я откинулся на спинку стула и ответил:

– Ну ладно. На это есть две причины. Первая: «Священной Римской империей» первоначально называли Франкское королевство, пока папа не короновал императором Карла Великого. Вторая: возникшее государство не было ни священным, ни римским. Да и империей не было. Это было просто обычное объединение германских племенных королевств.

Я раньше никогда не распускал язык на уроках и сразу же пожалел о том, что на этот раз не удержался. Обычно, когда меня вызывали, я знал правильный ответ и получал хорошие отметки, но головастым я не был. Просто летом я много читал и размышлял над прочитанным. Делать-то все равно было нечего.

– Наслаждайтесь своими выходными, мистер Фолкнер, – съехидничал тренер.

Вот так вот. Я хотел, чтобы он от меня отцепился, а добился обратного.

О том, что из-за собрания группы поддержки расписание у нас сдвинулось и перемены не будет, я совершенно забыл. Опомнился только, выходя из класса, когда кто-то постучал меня по плечу. Это оказалась новенькая. Сжимая помятый листок с расписанием, она смотрела на меня так, словно в этой школе, кроме меня, ей больше не к кому обратиться. Цвет ее глаз поразил меня – темно-синий, глубокий, волнующий. Такие глаза наводят на мысль: разверзаются ли небеса, когда она гневается?