– Я просила не Джимми взять мне картофель фри, а тебя, – надула Шарлотта губы.

– Прости, детка, я заглажу свою вину.

Эван наклонился через проход, собираясь ее поцеловать. Если у меня и были какие-то сомнения насчет их отношений, то теперь они отпали: Шарлотта и Эван встречаются.

– Не сейчас. У меня жирные руки, – отвернулась Шарлотта. – Ты хотя бы салфетки взял?

– Упс. Забыл.

Наверное, мне должно было быть больно видеть их вместе – мою бывшую девушку и одного из лучших друзей. Наверное, меня должны были волновать вопросы, «когда» и «как» они сошлись. Однако странное дело, все это словно не касалось меня и не стоило моих нервов. Вздохнув, я достал из рюкзака упаковку салфеток и протянул Шарлотте.

– Спасибо.

Она даже не смогла посмотреть мне в лицо. Не знаю, из чувства вины или из жалости.

После этого к нам присоединилась Джилл Накамура, так и не снявшая солнцезащитных очков. Они с Шарлоттой только что вместе обедали, тем не менее, прежде чем сесть, она обняла подружку.

– У нас в этом году всего два совместных урока, – пожаловалась Шарлотта.

Я позволил себе ухмылку, когда Джилл начала придумывать отмазки: типа, ее расписание изменилось из-за участия в ученическом совете. Правда в том, что мы с Джилл с десятого класса ходим на одни и те же углубленные курсы, но оба понимаем, что лучше об этом помалкивать.

Вытерев руки, Шарлотта убрала салфетки в свою сумочку. Мои салфетки, вообще-то.

– О боже, – простонала Шарлотта, эффектным движением застегнув молнию на сумочке. – Вы только посмотрите на это! Она что, ограбила склад забытых вещей?

– Склад мужских забытых вещей, – сдерживая смех, добавила Джилл.

Новенькая стояла в дверях, оглядывая по большей части занятые парты. Ей явно было неприятно назойливое внимание, но она храбрилась под прицелом множества взглядов. К счастью, в класс вошла миссис Мартин. Она хлопнула в ладони, призывая нас к тишине, как каких-то третьеклашек, и поприветствовала:

– Ола[4], класс!

Я всегда питал неоднозначные чувства к уроку испанского. Обычно я минут пять ломал голову над тем, в честь какого праздника миссис Мартин надела очередную брошку дня, и время от времени мы устраивались в конце кабинета смотреть диснеевские мультфильмы на испанском языке. Однако когда миссис Мартин дала нам задание взять интервью у своего одноклассника, а потом представить его всему классу эн эспаньол[5], я осознал, что урок испанского грозит переплюнуть ужасное собрание группы поддержки.

Парни вокруг меня, такие дружелюбные всего несколько минут назад, объединились в пары. В прошлом мне всегда было с кем поработать. Но, ясное дело, все изменилось. А затем я заметил новенькую, уставившуюся на чистую страницу в тетради.

Я занял место рядом с ней и нацепил улыбку, которую девушки раньше считали неотразимой.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Разве мы не по-испански должны говорить? – бесстрастно отозвалась она.

– Миссис Мартин все равно. Главное, чтобы мы представили друг друга на испанском.

– Неординарный подход, – покачала девушка головой. – Что ж, мэ ямо Кэссиди. Комо тэ ямас?[6]

– Мэ ямо Эзра, – ответил я, записывая ее имя. Мне понравилось его звучание.

Мы на мгновение замолчали, слушая, как пара рядом с нами пытается говорить на ломаном испанском. Все остальные общались на английском, поскольку, как я и сказал, миссис Мартин было все равно.

– Итак… – побудила меня продолжить Кэссиди.

– О, прости. Эм, дэ дондэ ас бенидо дэ?[7]

Она подняла бровь.

– Дондо дэ ла Бэрроуз скул дэ Сан-Франсиско. И ту?[8]

Я не слышал о такой школе, но мне почему-то представилась суровая частная школа-интернат, отчего появление Кэссиди в Иствуд-хай стало казаться еще страннее. На ее вопрос я ответил, что я родом отсюда и здесь же учился.

– Эм… эс уна эскуэла дондэ дуэрме уно кон эль отро? – спросил я на корявом испанском. К слову сказать, испанский я знал так себе.

Кэссиди расхохоталась – безудержно и громко, как обычно смеются на вечеринках или в столовой, но никак не на уроке в тихом классе. Шарлотта и Джилл резко развернулись и злобно зыркнули на нас.

– Прости. – Губы Кэссиди изогнулись в насмешливой улыбке. – Ты правда хочешь знать, спят ли там все ученики друг с другом?

Я поморщился.

– Я хотел спросить: это школа-интернат?

– Си, эс ун интернадо. Да, это интернат, – ответила Кэссиди. – Наверное, нам все же лучше перейти на английский.

Так мы и сделали. Я узнал, что Кэссиди закончила летнюю программу Оксфорда для старшеклассников, где изучали Шекспира; что однажды она оказалась в очень затруднительном положении в Трансильвании; что из-за акустики готической архитектуры ей приходилось учиться играть на гитаре на крыше общежития. Я никогда не выезжал за пределы страны, если не считать трехчасовой поездки в Тихуану с Джимми, Эваном, Шарлоттой и Джилл на весенние каникулы в прошлом году. И уж точно никогда не был в театре «Глобус»[9], не вылезал из окна спальни с гитарой на спине, и у меня не крали паспорт цыгане, расположившиеся у замка Дракулы. Все, что я делал, все, что меня характеризовало, навечно осталось в прошлом. Но Кэссиди терпеливо ждала моего рассказа о себе, держа авторучку над бледными линиями тетрадного листа.

Вздохнув, я дал ей стандартный ответ для урока испанского: мне семнадцать лет, мой любимый спорт – теннис и мой любимый предмет – ис-тория.

– Хм, – хмыкнула Кэссиди, когда я закончил. – Рассказ твой скучнее некуда.

– Знаю, – тихо ответил я. – Прости.

– Не понимаю, – нахмурилась она. – Почти все вокруг обходят тебя стороной, но не сводят с тебя глаз. Затем я вижу тебя сидящим в центре этой компании, словно ты чертов король бала, или как там его называют, а потом все, что ты можешь сказать о себе: «мэ густа эль тенис»[10], в который, прости уж, но ты явно никак не можешь играть.