Недоумевая, какое отношение серьги имеют ксобачье-кошачьим шоу, я велела:

– Покажите.

– Гляди, – вытряхнула на прилавокукрашения торговка.

Я схватила один шарик, развела в разныестороны лапки, на которых он крепился, и прицепила к уху. Мигом стало больно,пришлось внимательно осмотреть вторую клипсу и удивиться, гладкая поверхностьзамка имела крохотные зубчики, потому мне и стало некомфортно. Мягко говоря,странная идея пришла в голову производителю. Я вытащила зеркальце. А что,ничего!

– Сколько стоят серьги?

– Себе, что ли, берешь?

– Ну да!

Продавщица кашлянула.

– Сорок рублей.

Я кивнула.

– Отлично, вода и украшения – ровнополтинник, без сдачи.

Торговка стала хихикать, но я решила необращать внимания на глупую бабу и, ощущая себя очень похожей на роскошнуюБустинову, вернулась к машине. Острая боль в ухе стала тупой, а через несколькосекунд утихла совсем, лишь иногда мочку вдруг дергала невидимая рука, но этооказалась вполне переживаемая ситуация; главное, что теперь я полностьюсоответствовала образу, у меня те же украшения, что у Бустиновой.

Напевая себе под нос, я села в «Жигули», повернулаключ в зажигании и с радостью услышала ровное гудение мотора. Моя машина –инвалид, обремененный кучей несовместимых с жизнью болезней, но по непонятнойпричине лошадка еще бегает, правда, иногда, в самый неподходящий момент,начинает артачиться. И сейчас, когда я расфуфырилась, нацепила каблуки, сделалаприческу и макияж, коняшка просто обязана заглохнуть, но нет, она бойкотарахтит.

Мысленно перекрестившись, я схватилась забаранку, включила поворотник, выжала сцепление, воткнула первую скорость и сталаосторожно отпускать педаль. Всем ведь известно, если проявить в данной ситуацииторопливость, ничего хорошего не выйдет!

– Апчхи! – вдруг послышалось сзаднего сиденья.

От испуга я дернула ногой, автомобильчик резвопрыгнул вперед и заглох.

– Кто здесь? – в полном ужасевоскликнула я и обернулась.

На заднем сиденье валялось всякое барахло:пара газет, несколько скомканных пакетов, атлас дорог, полупустая бутылкаминералки, но, согласитесь, ни один из вышеперечисленных предметов не способенчихать! Может, мне показалось?

Переведя дух, я снова повернулась лицом крулю, но не успели руки занять исходную позицию, как из-за спины сновапослышалось тихое:

– Апчхи!

– Немедленно говорите, кто вы? –заорала я. – И где прячетесь?

– Простите, – прошелестело из-подмоего сиденья, – тетенька, не ругайтесь, пожалуйста, и не кричите, а то онменя пристрелит.

В изумлении я уставилась на педали; полноеощущение, что сейчас со мной разговаривает одна из них.

– Кто кого убьет? – сорвалось сязыка.

– Гляньте в окошечко, – торопливымшепотом продолжало то ли сцепление, то ли тормоза, – видите дядьку? Нупротивный такой.

Я повернула голову и наткнулась взглядом навызывающе шикарный, вымытый и отполированный до блеска джип. Возле сверкающей,скорей всего, очень дорогой иномарки маячил мужик в бежевом, небрежно измятомльняном пиджаке и таких же брюках. Красный от гнева, он разговаривал помобильному. Чуть поодаль от барина маялась охрана, втиснутая, несмотря наудушливую июльскую жару, в черные костюмы и белые рубашки со старомодно узкимигалстуками.

– Это Абдулла, – шепталапедаль, – мне просто некуда было деваться, тетенька, простите! Дернуладверь, а она открыта, я ничего не брала, я не воровка, пожалуйста, поедемтепобыстрей отсюда, иначе всем худо будет, он еще догадается, куда я шмыгнула, итю-тю!

Тряхнув головой, я перегнулась через сиденье иувидела сзади на полу маленькую, растрепанную, хрупкую девочку.

Большие карие глаза дитяти испуганно моргали.

– Тетенька, – чуть не плачавымолвила она, – ну, пожалуйста, уезжайте.

Абсолютно не понимая, что к чему, яповиновалась; было в голосе ребенка нечто, заставляющее подчиниться.

Проехав пару кварталов, я припарковалась возлесупермаркета и велела:

– Непременно объясни: кто ты, зачемзалезла в мою машину и что сделала тому мужику?

Девочка снова чихнула, вытерла нос не слишкомчистым кулаком и грустно ответила:

– Меня зовут Ольгунчик.

– Как? – переспросила я.

– Оля, Ольчик, Ольгунчик, –продолжила незнакомка, – как хотите. Вообще-то Ольга Сергеевна Петрова, номама называла меня Ольгунчиком, папа Ольчиком, а бабуля заинькой.

Ребенок зашмыгал носом, потом сказал:

– Можно мне из вашей бутылки водыхлебнуть? Вам не жалко будет?

– Конечно, нет, – улыбнуласья, – только стаканчика нет.

– Из горлышка попью.

– Думаю, не стоит.

– Почему? – заворчала Оленька.

– Я сама к нему прикладывалась, этонегигиенично.

Ольга тихо засмеялась.

– Я, тетенька, полгода по помойкам ела,ко мне ни одна зараза не липнет, простите, конечно, очень пить охота.

Я повнимательней оглядела неожиданную спутницу.Девочка беспризорница? Но для уличного ребенка она слишком чистенькая, волосывымыты, расчесаны и аккуратно стянуты в два хвостика, платьице выглажено, даженакрахмалено, на ножках белые носочки и сандалии. Взгляд Оли,наивно-бесхитростный, не похож на взор оборвыша, цветы улиц смотрят на взрослыхпо-иному, в их глазах явственно мелькают цинизм пополам с отчаянием, да и речьвыдает в малышке девочку из хорошей семьи.

– С какой стати тебе лазить по мусорнымбачкам? – не выдержала я.

Ольчик вздохнула:

– Тетенька, пожалуйста, спрячьте меня.

– От кого?

– От Абдуллы.

– Это твой папа? – ляпнула я, носразу спохватилась: девочка же только что представилась: Ольга СергеевнаПетрова!

– Нет, он меня купил!

Я удивилась.

– Что сделал?

Олечка молитвенно сложила ручонки:

– Тетенька, у вас дети есть?

– Ну… в принципе да, девочка Кристина имальчик Никита. А почему ты спрашиваешь?