— Ты мне предлагаешь убийцу оправдать? — добавил я.

— Она же несовершеннолетняя, — тоскливо протянул дядя.

Спорный момент, я тоже думал об этом.

Когда формируется магический источник, ребенок становится ограниченно дееспособным. Да, за него по-прежнему отвечают взрослые, но есть отдельный перечень проступков, за которые ответственность он несет сам. Даже ребенок может опозорить род. Не так, как взрослый, но и из-за подростковых конфликтов в Академии начинались клановые войны, есть примеры в истории.

Формально совершеннолетие наступает в восемнадцать, да. Однако если административные и другие, вплоть до средней тяжести, проступки, несовершеннолетние студенты делят с опекунами, то за убийство или покушение на убийство подросток будет отвечать сам. По всей строгости закона.

— За убийство даже простолюдины отвечают с четырнадцати, — ровно ответил я.

Я понимаю, что Риван сейчас цепляется за любую соломинку. Но тут нет вариантов.

В семнадцать человека уже поздно перевоспитывать. И оставлять врага в живых только потому, что формально она — малолетка? Так она и до своего совершеннолетия еще принесет бед.

Изгнать ее из рода и сделать простолюдинкой? Так это как раз то, что гарантированно вызовет ненависть и все новые и новые попытки меня убить. Терпеть такое и рисковать своей шкурой, только потому что ей семнадцать?

А ведь будь ей восемнадцать, я даже не задумался бы на эту тему. Напала — получи соответственно. Я — не мазохист, чтобы плодить непримиримых врагов.

Поумнела бы она за этот год, что меня так смущает? Особенно видя свою безнаказанность? Сильно сомневаюсь.

— Знал бы ты, как мне хочется сейчас тебя прикончить, — зло выдохнул Риван.

Что, опять до дуэли договоримся?

Убить меня у Ривана не получится ни в прямом столкновении, ни неожиданным ударом. Никак. У меня защитный артефакт седьмого ранга. Да и в применении полноцветной магии я стесняться не буду, если дядя нападет первым.

Но мне очень интересно, решится ли он на такое.

Одно дело — эмоции и их словесное выражение, и совсем другое — действия. Слова конкретно ему и конкретно сейчас я могу простить многие, такой ситуации, как ни крути, врагу не пожелаешь. Но действия — это приговор.

— Догадываюсь, — усмехнулся я. — А ты понимаешь, что род умрет вместе со мной? Это даже не Амэри, которые потеряли свой козырь рода на войне. Родич, своими руками, в мирной обстановке, лицом к лицу…

Я не собирался говорить дяде, что родовой камень давно растворен в моей крови. Конечно, он узнает рано или поздно. Но вот сейчас убитому горем отцу я такой информации точно не дам.

— Да все я понимаю, — отмахнулся Риван. — Надо было тогда в форте тебя прибить сразу. Ну или хоть камень все-таки отобрать.

— А смысл? — удивился я.

— Хочешь сказать, ты уже тогда был козырем рода? — Риван вскинул на меня пронизывающий взгляд.

— Да, — кивнул я. — Я сразу козырем стал. С первого касания камня еще в родовом поместье. Ну то есть, со второго.

Первое касание настоящего Шахара убило. Впрочем, дядя не заметил эту оговорку.

— И чего молчал? — изумился он. — Тогда, в форте?

— Протупил, — пожал плечами я.

Риван тяжело вздохнул и вновь отвел взгляд.

— И Амайя не знала? — уточнил он.

Вообще-то такую информацию за пределы основы рода не выносят. А уж девчонок, которых собираются выдавать замуж, тем более максимально ограждают от тайн рода. Они же уйдут в чужой род, зачем лишний риск?

— Нет, не знала, — ответил я. — А это что-то меняет? Убить наследника своего рода — это нормально, по-твоему?

— Нет, конечно, — пробормотал Риван.

Я холодно и отстраненно наблюдал за ним. Вопрос судьбы Амайи для меня уже не стоял, а вот что делать с ее родителями, я пока не понимал.

Ривану я еще готов поверить и дать шанс, все-таки он вошел в свое время в основу рода. Это серьезный аргумент в его пользу. Родовой камень очень хорошо чует гниль в людях, даже самую минимальную, которая может никогда не воплотиться в жизнь. Не зря магов основы у любого рода обычно в разы меньше, чем просто членов рода. Вполне допускаю, что честь в Риване пересилит боль.

А его жена? Мне потом удара в спину от отчаявшейся матери ждать?

— Я не вижу вариантов, — выдавил, наконец, Риван.

— Я тоже, — кивнул я.

Дядя еще какое-то время посидел молча, а потом сказал:

— Дай мне с ней попрощаться, и я уеду. Буду защищать честь рода на границе. И не зови меня в столицу, не вернусь.

Что ж, не самый плохой вариант.

— А Рачана? — спросил я.

Риван вскинул на меня жесткий взгляд. За жену он, похоже, готов биться куда жестче, чем за дочь.

— А что Рачана?

— Удержишь ее?

— Удержу, — уверенно кивнул Риван. — Она никогда детей не хотела. Нет, она любила дочь, но… В общем, если бы я не настаивал, у нас не было бы Амайи.

Логично. Я удивлялся в свое время, как можно было уехать служить на границу, оставив своего ребенка на дальних родичей. Амайе тогда лет двенадцать было.

Я понимал, как мог уехать отец, но не понимал, почему уехала мать. А тут, оказывается, выбор был между двумя долгами: перед родом и перед ребенком, — а вовсе не между любовью и долгом, как я считал.

— Хорошо, — кивнул я.

Риван тяжело встал и медленно пошел к двери. Он практически шаркал ногами по полу, как древний старик.

Я проводил его взглядом, дождался, пока дверь за ним закроется, и вздохнул. Часа ему будет достаточно, интересно?

Надо уже закончить это дело. Еще не хватало самому оттягивать этот неприятный момент, прикрываясь собственной физической слабостью. Надо просто сделать и забыть.

*****

Я сидел на ступеньках казармы родовой гвардии. Небольшое двухэтажное здание стояло позади моего особняка и выходило фасадом прямо на полигон. В подвале казармы была обустроена временная «тюрьма».

На самом деле, ребята просто подсобку приспособили под камеру для Амайи. Все равно с блокираторами она никуда не делась бы. Это не Андана, которую учили выживать в любых условиях, моя домашняя сестрица даже до туалета передвигалась с трудом.

В пределах видимости никого не было. Даже Карим, который показал мне камеру сестрицы, мигом куда-то слинял. А уж когда я вышел, тем более никто не захотел попадаться мне на глаза.

Ан нет, нашелся один смелый.

— Привет, — тихо сказала Андана.

Она остановилась в двух шагах от меня и в ее взгляде была тревога.

— Как ты? — спросила она.

— Паршиво, — криво ухмыльнулся я.

А что, можно радоваться, собственными руками убив родича? Да, она была