их не сможет служить эквивалентом не то что тысячи рублей, но и всего одного серьезного поступка. Я вам верю, но… У меня есть правила, которым я всегда следую. Одно из них — никогда не платить вперед.

— Потому что уже оказанная услуга ничего не стоит, — на автомате пробормотал я.

— Именно, — подтвердил антиквар. — Нет, положительно у нас с вами очень много общего, данный факт не вызывает никакого сомнения. Я сразу это понял, как только вас увидел.

Нет, славный старикан, у тебя не со мной много общего, а с родителем моим. Я же всегда стараюсь держать свое слово, даже в тех случаях, когда смысла в этом уже немного. Впрочем…

— Полностью с вами согласен, — максимально дружелюбно произнес я. — Есть что-то такое, на ментальном уровне. Да и в остальном ваша правда, надо учиться как-то со всем этим жить. Если всякий раз у меня каждая монета вот эдак станет в голове орать, то я очень скоро с ума сойду.

— Монета не станет, — мягко произнес Карл Августович и потрепал меня по плечу. — И даже слиток золота не будет. Но сущности, подобные этим, — они могут сильно испортить вам жизнь, мой юный друг. Насколько я понял, эти три вещички — только начало большого пути, не так ли? И кто знает, что поджидает вас после? Перстень Святополка Окаянного, тот, что ему подарил волхв Вязимир, сознательно обрекая своего князя на смерть? Табакерка Павла Первого, которой в одну лихую ночь его приласкали в висок? Или же, не дай боги, серьги бедняжки Рогнеды, те самые, что бросил ей в качестве отдарка Владимир, сразу после того как познал впервые? Ох, до чего это страшная вещь, я с ней как-то сталкивался, она напоена злом и гневом до предела. Ну, оно и не странно, если вспомнить судьбу Рогнеды. Вы, как выпускник…

— Разумеется, помню, — кивнул я. — Владимир ее изнасиловал, причем делалось это чуть ли не на телах ее мертвых отца и братьев.

— Боль, гнев, страх, — Карл Августович отгибал пальцы, подсчитывая эмоции, которые испытала давно умершая девушка. — И кровь девства! Против воли пущенная кровь! Это сейчас ей придают малое значение, как, собственно, и наличию гимена в целом, но тогда… Девство жертвовалось богам и почиталось последними как один из величайших даров, на который была способна дщерица человеческая. И вознаграждалось сторицей, если его забирал именно Перун, а не мужнин уд. А какие заклятия вокруг этой крови плелись и на ней основывались! А тут — силком, да еще среди смерти и боли. И в довершение — серьги, брошенные в лицо, точно какой-то византийской шлюхе в расплату за мимолетное развлечение. Представь себе, сколько всего они в себя впитали! И, самое главное, на что способны, особенно протомившись много лет в земных глубинах, вдали от крови и ярости людской!

А картину-то он нарисовал куда как невеселую. И, что самое главное, вполне себе объективную. Не верить антиквару смысла не было, я уже сообразил, что все совсем непросто. И вот такие серьги на самом деле могут создать мне неприятности. Кстати…

— Карл Августович, — я глянул на антиквара, — а что может случиться? Ну вот если вещь окажется сильнее меня?

— Что угодно, — передернул плечами тот. — Но самое скверное — если она станет тобой. Не навсегда, разумеется, душа вещи никогда не сможет выселить из тела людскую душу, но на какой-то срок поработить сознание и волю способна. И на этот срок сущность, до того заключенная в предмете, станет над телом хозяйкой. Полной хозяйкой. Потому возможен вариант, что в себя ты уже и не придешь.

— Стоп, — я потер рукой лоб. — Вы же сказали, что она не может… А-а-а-а-а!

— Да-да, — Карл Августович добродушно улыбнулся. — Именно. Время у нее ограничено, но завести тебя на крышу, а после сигануть с нее вниз запросто можно успеть. Или лечь на рельсы. Или пойти и убить кучу народа.

— Твою-то мать! — выдохнул я.

Все, мой мир никогда больше не станет прежним.

— Не люблю это выражение, — поморщился антиквар. — Мама — она одна, о ней так нельзя говорить. Валерий, попрошу вас…

— Больше не буду, — пообещал я. — Просто на эмоциях.

— Но сильно переживать не следует, — Шлюндт выглядел очень довольным. — Подобных предметов всегда было немного, а сейчас стало куда меньше, чем раньше. Время безжалостно, и люди не сильно добрее его. Что-то расплавлено, что-то скрыто под речным песком и запечатано текучей водой, что-то лежит под семью замками в таких местах, куда даже муха не залетит. Да и ты не похож на того, кто сдастся без боя кому бы то ни было. У тебя есть характер, Валерий. И воля к жизни имеется, подобная той, которой обладали люди прошлого, те, что шли к горизонту для того, чтобы посмотреть, где заканчивается Земля. С такой волей ни один предмет тебе не страшен, у него не будет шанса поработить твой разум.

Напугать, успокоить, подольстить. Не скажу, что сильно оригинальная и новая схема, но работает же! Я ведь в какой-то момент задумался о том, что сейчас лучше было бы держаться поближе именно к этому старичку, чем к кому-либо другому. Он много видел, много знает и, случись чего, сможет помочь. Не безвозмездно, разумеется, но тем не менее.

Самое паршивое, что не все тут выдумано. Антиквар сгустил туман, это так, но над правдой, а не над придумками.

Но вообще вот так, потихоньку, помаленьку, и приручают людей. До такой степени приручают, что они после с ладони у благодетеля едят, даже не осознавая до конца, кем стали. Они видят мир глазами своего нового хозяина и не верят окружающим, когда те пытаются прийти на помощь. За врагов их могут счесть. Не силой берут их души в плен, не страхом, не деньгами даже. Добром и сочувствием хомутают, представая не хозяином, а лучшим другом, пусть даже и стоящим на ступеньку — другую выше.

Я такое несколько раз видел, страшное дело. Кто за благодетеля в тюрьму сел, кто здоровье потерял, а один так и вовсе на смерть пошел.

Идиоты. Я одному пробовал помочь, в результате был назван «завистником» и благословлен ударом в челюсть слева. С тех пор у меня и появилось правило не лезть в чужие дела и чужие души.

И не верить тем, кто с готовностью приходит на помощь к малознакомым, а то и вовсе незнакомым людям. Я не о бабушках, которых переводят через дорогу, или чем-то таком. Я о тех людях, которые демонстрируют слишком редкие в