– Так ты оправдываешь его?

– Нет, но…

– Оправдываешь…

– Да мне вообще нет до него никакого дела!

Она злится, отворачивается, смотрит за окно.

Закат. Алые всполохи разлились по небу. Художник на крыше. Мольберт. Краска ложится на холст.

– Почему не в мастерской? – спрашивает его Джамил. – Закончил портрет?

– Сегодня пейзажи, – улыбается художник.

Джамил кивает.

– А кто в мастерской?

– Никого.

Джамил снова кивает.

– Кажется, ты говорил, у тебя есть марихуана? – спрашивает он художника.

– Хочешь арестовать меня? – шутит Сол, бросает ему ключи.

В мастерской тихо, видно как в лучах солнца витает пыль. Старый мольберт стоит у окна. Теперь не нужно бросать украдкой взгляды в его сторону. Джамил подходит ближе. Сердце вздрагивает, замирает, начинает биться сильнее, снова замирает.

Лицо. Лицо девушки с оливковой кожей. Знакомой девушки. И мир расцветает, распускается яркими бутонами гнева. Странный мир, который начинает казаться вдруг совсем чужим, незнакомым, враждебным… Словно сон наяву. Или же явь во сне… Неважно. Ноги уже несут куда-то онемевшее тело. Несут куда-то в этом странном, непонятно устроенном мире…

– Картина, – говорит Джамил, глядя в глаза своему коллеге. Своему бывшему коллеге.

Их окружает комната для допросов. Серые стены нависают по бокам.

– В мастерской у Сола есть картина, – говорит Джамил. – Картина Бриджитты. Обнаженной Бриджитты….

Но Сола уже нет. И нет Бриджитты. Их фотографии на столе перед Джамилом.

– Картина, – снова тихо говорит он, безразлично глядя на мертвецов на глянцевой фотографии. – Принесите картину, – шепчет Джамил.

Сейчас лишь она имеет смысл. Картина у окна. У окна в этот странный мир. Серый холст в пыльном мольберте.

– Ты говоришь об этой картине? – спрашивает Джамила бывший коллега.

Он стоит на пороге в его руках покрытое бессмысленными пятнами краски полотно. Полотно, которое художник использовал, как палитру, смешивал, проверял, экспериментировал…

– Мы ничего другого не нашли у окна, – говорит Джамилу бывший коллега, смущенно скашивая глаза на сотни бессмысленных клякс и пятен, но Джамил улыбается.

– Это то, что нужно, – шепчет он. – Это Бриджитта…

Они не знали, кто больше хотел этого ребенка – Виг или Ивонна. Наверное, оба. Сначала своего, затем просто ребенка, который смог бы их объединить, дополнить.

– Главное, чтобы это был младенец, – решили они единогласно. – Ну, на худой конец дитя до года, не старше.

Итог: пара заявлений на усыновление, кипа документов, много разговоров и совершенно никаких результатов.

Сначала сдался Виг, найдя дверь в соседский дом открытой. Приветливая Мерил Фостер улыбалась ему почти два месяца, затем позвала на кухню посмотреть кран, выждала еще неделю и зажгла зеленый свет перед входом в свою спальню.

«Только один раз», – сказал себе Виг Суэнк.

«Только один раз», – сказала себе Мерил Фостер.

Они расстались друзьями, но уже через неделю снова встретились. И на этот раз без сожалений.

– У тебя с Ивонной все серьезно? – спросила Мерил, когда их роман перешел в затяжную стадию.

– Когда-то было серьезно, – уклончиво ответил Виг.

Ивонна продержалась чуть дольше, но в итоге тоже сдалась – ушла в работу, перестала даже надеяться, затеяла капитальный ремонт в доме и почти на полгода забыла телефон службы по усыновлению. Забыла до тех пор, пока соцработник по имени Линда Эллис не позвонила сама и не спросила о планах семьи Суэнк завести приемного ребенка.

– Приемного ребенка? – опешила Ивонна, не сразу сообразив, о чем идет речь, вздрогнула, выронила горшок с цветами.

– С вами все в порядке? – спросила Линда Эллис.

– Думаю, да, – монотонно сказала Ивана, глядя на сломанные цветы орхидей среди черной земли.

Мальчика звали Эрик. Серебряные глаза скользили по комнате, не на чем не концентрируясь. Волосы были черные, густые. Черты лица уже почти сформировались – по крайней мере, появились четкие линии.

– И не скажешь, что еще и года нет, – прошептала Ивонна, наблюдая за мальчиком в колыбели, которая так долго пустовала, дожидаясь своего маленького хозяина. – Не пойму, на кого он похож, – Ивонна наградила Вига внимательным взглядом. – Волосы почти, как у тебя, а глаза… – она нахмурилась, наклонилась к младенцу, – чьи же у тебя глаза, малыш?

Ивонна замерла, услышав, как ушел Виг, хлопнув дверью.

Виг стоял на крыльце, вглядываясь в соседские окна. Свет у Мерил не горел, но ее машина стояла у дома. Окно в комнате приемного сына было открыто, и Виг слышал, как улюлюкает с ребенком Ивонна. С чужим ребенком. Он вернулся в дом и сделал себе выпить. Водка обожгла обветренные губы.

– Переживаешь? – спросила его Ивонна, спустившись в гостиную, словно кошка.

– Немного, – признался Виг.

– Мы справимся, – она подошла к нему, но обнимать не стала. – Вместе.

Виг долго молчал, зная, что Ивонна смотрит за окно на дом Мерил, затем осторожно кивнул.

Сиделка. В агентстве сказали, что у нее большой опыт, но Ивонне казалось, что эта девочка еще сама ребенок.

– Сколько тебе лет? – спросила она Хилари Бэнкс.

– Шестнадцать.

– И это лучшее, что они могли прислать?! – недовольно фыркнула Ивонна, бросая в сторону Вига неуверенный взгляд.

– Хотите, чтобы я ушла? – спросила Хилари.

– Я не знаю, – Ивонна снова посмотрела на Вига, тяжело вздохнула. – Это ведь все-таки свадьба моей сестры?! – всплеснула она руками.

– Я справлюсь, – заверила ее Хилари. – Вот увидите, пройдет пара недель, и когда вам нужно будет снова куда-нибудь уйти, вы без сомнений позвоните мне, – она выдержала тяжелый взгляд Ивонны и улыбнулась, сверкая брэкитами.

Дэйвид Барги. Хилари впустила его сразу, как только уехали Виг и Ивонна Суэнк.

– И можешь расслабиться, раньше полуночи они не вернуться, – беспечно сказала она.