дворе. Елена немедленно хотела ехать к мужу, но сделать это самовольно побоялась. Зато великокняжеский брат Юрий, надеявшийся захватить власть, прискакал тут же. Однако Василий Иванович сумел скрыть, что его болезнь смертельна, и Юрий ни с чем вернулся в Дмитров.

Постепенно вокруг постели больного собрались все видные представители двора и начали совещаться: что делать? Внезапно в ночь на 6 ноября состояние великого князя стало критическим: болячка вновь прорвалась и из нее вместе с потоком гноя вышел длинный стержень, но не весь, и процесс нагноения продолжался.

Не чувствуя никакой помощи от врачей, Василий Иванович велел их прогнать. Он решил прибегнуть к последнему испытанному средству — помолиться в святом месте о своем выздоровлении. Ближайшим был Иосифо-Волоколамский монастырь. Туда же дозволили приехать Елене с детьми.

Великая княгиня измучилась от постоянного страха и беспокойства. Никто не мог ей объяснить, в чем дело, каково состояние больного, насколько серьезен его недуг. Все было покрыто мраком тайны. Возможно, Василий не хотел заранее пугать жену или причиной недомолвок стала проблема престолонаследия, которая еще не была решена.

Как на крыльях прилетела Елена в Иосифо-Волоколамский монастырь и стала дожидаться приезда супруга. С замиранием сердца увидела приближающуюся процессию конных всадников, а в центре — закрытую повозку, в которой обычно путешествовали женщины. На этот раз в ней находился великий князь, лежащий на постели. Сам он передвигаться уже не мог — два князя вынесли его на руках и уложили на носилки.

Увидев это, Елена громко зарыдала, вместе с ней заплакали и все присутствующие, бояре, князья и местные жители.

Больного внесли в собор, но дьякон из-за слез не мог читать священные тексты, рыдали и все монахи во главе с игуменом.

Василий, тяжело дыша, лежал на паперти. Происходившее утомляло его, и он стал просить всех заняться делом. Елена тут же подошла к мужу и начала ласково гладить по слипшимся волосам и вытирать обильно текущий пот. Лишь украдкой она смахивала слезы, которые помимо ее воли струились из глаз.

Молебен не помог умирающему. Состояние его с каждым днем ухудшалось. Поэтому на общем совещании было решено тайно отвезти его в Москву, чтобы не пугать горожан и не переполошить врагов в лице некоторых иностранных послов. Они могли тут же растрезвонить по всему свету о немощи государя.

Елена с детьми вернулась в Кремль раньше, чтобы ни у кого не появилось никаких подозрений. В конце ноября привезли и великого князя. В тот же день у его постели состоялось еще одно расширенное заседание Боярской думы с видными князьями. На нем обсудили уже составленный текст нового завещания. Когда все вопросы были обговорены, присутствующие его подписали.

Главными душеприказчиками были назначены князья В. В. и И. В. Шуйские, бояре М. Ю. Захарьин, М. С. Воронцов и М. В. Тучков, дворецкий Шигона Поджогин, казначей П. И. Головин и, наконец, князь М. Л. Глинский, дядя Елены, которому предстояло стать ее главным помощником и советчиком. О последнем умирающий сказал так: «Приказываю вам Михаила Львовича Глинского. Человек он у нас приезжий, но вы не считайте, что он приезжий, держите его за здешнего уроженца, потому что мне он верный слуга и моей княгине будет хорошей подмогой».

Перед объявлением своей последней воли великий князь позвал митрополита Даниила и заявил, что желает принять постриг и просит приготовить все необходимое. Затем, превозмогая слабость и боль, поднялся и стоя приобщился святых даров. Только после этого он приказал привести братьев, Юрия и Андрея, и всех придворных.

Собравшимся Василий сказал следующее: «Приказываю сына своего, великого князя Ивана, Богу, Пречистой Богородице, святым чудотворцам и тебе, Даниилу, митрополиту всея Руси. Даю ему государство, которым благословил меня мой отец. А вы, братья мои, князь Юрий и князь Андрей, стойте крепко в слове своем, на чем вы мне крест целовали. О земском строении и о ратных делах против недругов моего сына и своих стойте сообща, чтобы православных рука была высока над бусурманством. А вы, бояре мои, боярские дети и княжата, как служили нам, так служите и сыну моему Ивану».

Завещание Василия III существенно отличалось от духовных грамот его деда и прадеда. Он оставлял сыну уже н<великое княжение, а государство, большую самостоятельную державу. Гарантом прав его маленького сына назначался не заморский родственник, а митрополит и бояре. Но при этом великий князь как бы совсем забыл о жене и ее роли при трехлетием Иване. Выходило, что она сама должна была оказаться под властью регентов в отличие от жен предшественников Василия Ивановича, Дмитрия Донского или Василия I, которые получили после смерти мужей значительные материальные богатства, право распоряжаться имуществом сыновей до их совершеннолетия и стали правительницами страны.

Почему же Василий Иванович не последовал их примеру? Об этом остается только гадать. Может быть, он не верил в способности жены управлять государством, считал молодой и неопытной? Может быть, просто не доверял ей?

Елена все это время находилась в состоянии отчаяния и горя. Хорошо зная нравы московского двора, она опасалась, что в случае смерти мужа окажется вместе с сыновьями заложницей честолюбивых происков государевых братьев. В своих уделах они имели верных бояр, войско, способное отстаивать их интересы. В глубине души, правда, теплилась надежда, что великий князь выздоровеет, ведь не зовет же он ее для последних наставлений и прощания.

На самом деле Василию Ивановичу уже давно было пора поговорить с супругой и объявить ей свою последнюю волю. Но он боялся, что его плачевный вид, а главное, тяжелый запах от раны испугают и оттолкнут ее. Он даже просил лекаря чем-нибудь смазать болячку, чтобы заглушить зловоние (видимо, у него началось общее заражение крови), но лекарь не решился обработать рану водкой, остерегаясь причинить князю новые страдания. Лечение было прекращено, и Василию Ивановичу оставалось лишь молиться о своих многочисленных грехах. Он, несомненно, вспоминал загубленного в темнице племянника Дмитрия и его мать Елену Волошанку, постриженную первую жену Соломонию, осужденных Максима Грека и Вассиана Патрикеева и многих других.

Наконец, чувствуя, что совершенно ослабел, Василий позвал к себе главных опекунов: князей Шуйских, бояр Воронцова и Захарьина, Михаила Глинского. Многократно наказал им беречь сыновей, хорошо управлять государством, пояснил, как общаться с великой княгиней и как ей жить без него. Великий князь словно подчеркивал, что у той не будет никаких прав и государство он отдает боярам до совершеннолетия Ивана.

Вечером того же дня, 3 декабря 1533 года, чувствуя, что до утра вряд ли доживет, Василий Иванович решил