что именно ее муж назначил правительницей при малолетнем сыне. В официальных документах стала утверждаться версия о том, что на смертном одре Василий III передал свой скипетр до возмужания Ивана супруге, обладавшей множеством замечательных достоинств. Боголюбивая, милостивая, тихая, справедливая, мудрая, мужественная, она имела поистине царский разум и во всем напоминала знаменитую византийскую императрицу Елену. Придворные льстецы даже стали называть ее «Великая Елена Русская».

Но многим из знати возвышение Елены Глинской не понравилось. Опасались, что по неопытности (ей было только двадцать пять лет) она наделает ошибок, а будучи слабой женщиной, отдаст бразды правления дяде и братьям. Однако уже первые шаги великой княгини показали, что эти страхи были необоснованными. Бояться следовало лишь ее чрезмерного властолюбия и наушников, которые умело разжигали тайные страсти молодой женщины.

Первой ее жертвой стал пятидесятитрехлетний Юрий Дмитровский. Хотя он и дал клятву верности юному племяннику, но полагал, что московские бояре и князья сами быстро разберутся в том, кому служить выгоднее. Его добровольным «агитатором» стал князь Андрей Михайлович Шуйский. Он обратился к своему родственнику Борису Горбатову и предложил вместе ехать на службу в Дмитров. Он заявил, что опытный полководец Юрий Иванович оценит их достоинства и возвысит, в то время как женщине и малышу они совсем не нужны.

Однако Андрей Михайлович, давно не бывавший при московском дворе (он томился в тюрьме и лишь недавно был выпущен на свободу), не ведал, что наушничество превратилось в любимое занятие его обитателей. Очень скоро обо всех его замыслах узнала Елена Васильевна.

Хитрая правительница не стала сама расправляться с неугодными ей лицами, а лишь представила все факты в нужном свете перед Боярской думой. Этим она «убивала сразу двух зайцев»: внушила боярам, что нуждается в их защите и помощи, и чужими руками избавилась от противников. Всем же она заявила, что находится в глубоком трауре, предается скорби и печали и ни о чем другом думать не может.

Бояре долго судили да рядили и пришли к такому выводу: особой вины князя Юрия Ивановича во всем этом деле нет, но если его не схватить, то государство крепким не будет. Великий князь слишком молод, а князь Юрий — человек зрелый и умеет привлекать к себе людей. Когда многие придут к нему на службу, он захочет сам стать государем. В итоге начнутся междоусобие, грабежи, убийства, стране разорение. Значит, следует арестовать удельного князя.

Тем временем Юрий Дмитровский даже не подозревал, что над его головой сгущаются тучи. Некоторые советовали ему поскорее покинуть опасную Москву и вернуться в удел, но князь беззаботно отвечал: «Приехал я к государю, великому князю Василию, а он оказался болен. Я ему крест поцеловал, а потом и сыну его, великому князю Ивану, что буду ему служить верно. Так как же мне теперь преступить крестное целование и отъехать? Я готов умереть за свою правду».

Однако слова удельного князя не убедили бояр. Ведь и Андрей Шуйский целовал крест юному Ивану, да тут же и изменил ему, задумав отправиться в Дмитров.

В итоге 11 декабря и Юрий Дмитровский, и Андрей Шуйский были арестованы. Первый так и окончил свою жизнь в темнице. Современники полагали, что его уморили голодом, поскольку и в оковах он представлял для племянника опасность. Второго выпустили на волю после смерти Елены Глинской, казнен он был уже повзрослевшим Иваном.

Для правительницы опала Андрея Шуйского была выгодна еще и потому, что бросала тень сразу на двух регентов — Василия и Ивана Шуйских. Им пришлось умерить свои честолюбивые аппетиты и отказаться от первых ролей. Вперед вышел Михаил Глинский, дядя Елены. Казалось, это было ей выгодно.

Перестановки у трона позволили великой княгине наконец-то выдвинуть того, кто уже давно прочно поселился в ее сердце, — князя Ивана Федоровича Овчину Телепнева-Оболенского. Он получил чин конюшего, то есть старшего боярина, и стал главнокомандующим. Формально в этом назначении не было ничего необычного. Новый великий князь Иван IV имел право перекраивать двор и менять свое окружение. Иван Федорович был ему близок, приходился братом мамке Аграфене, Челядниной по мужу. Правда, Ивану исполнилось только три года и самостоятельно принимать решения он не мог. К тому же князь Телепнев считался при дворе не из самых знатных, и возглавлять думу и войско ему было не по рангу.

Возвысив своего фаворита, Елена еще больше сблизилась с ним. Оба были молоды, красивы и жаждали любви. Великая княгиня вряд ли познала счастье в браке — Василий III годился ей в отцы и к тому же слишком настойчиво требовал детей, а когда те появились, все свое внимание отдавал им. Это, несомненно, угнетало и подавляло юную и пылкую литовскую княжну. Оправившись после смерти мужа, она почувствовала себя свободной и готовой вкусить все радости жизни, которых была почти лишена прежде.

Однако опытный честолюбец Михаил Львович Глинский сразу увидел в Иване Телепневе соперника, а делиться властью он ни с кем не желал. Ему захотелось стать таким же всесильным временщиком, каким был когда-то при дворе великого князя Литовского Александра. Поэтому дядя попытался внушить племяннице, что нельзя возвышать любовников и своим поведением позорить себя, вдову великого князя и мать наследника престола.

Но Елена, опьяненная властью и любовью, не собиралась выслушивать нравоучения даже от дяди. Покорная ей Боярская дума вынесла новый приговор — на этот раз двум регентам: М. Л. Глинскому и М. С. Воронцову. Их обвинили в том, что они попытались править государством единолично, ущемляя интересы князя Ивана и его матери, а также — полная нелепица! — отравили великого князя Василия III.

В августе 1534 года обоих князей схватили и бросили в тюрьму. Престарелый князь Глинский, перенесший в жизни много невзгод и не ожидавший жестокости и напраслины от родной племянницы, вскоре умер. Сначала его без всяких почестей похоронили в небольшой церквушке за Неглинкой. Но потом Елена опомнилась и решила, что ее родственник должен покоиться в более почетном месте — в Троице-Сергиевом монастыре.

На этом гонения на наиболее видных бояр и князей не закончились. Правительница избавлялась от назойливых опекунов и расчищала путь для своего любимца и его родственников. Елене казалось, род Оболенских настолько обширен, что способен защитить ее власть.

Некоторые представили знати не стали дожидаться арестов и бежали в Литву. Среди них оказались видный князь Семен Бельский и Иван Ляцкий из старомосковского боярского рода Кошкиных. Их поступок бросил тень на оставшихся родственников. Из-за сочувствия к беглецам в тюрьму попали И. Ф. Бельский и И. М.