Государственное страхование вводилось не только в целях повышения равенства в обществе. Во-первых, государство смело пошло бы туда, куда частные фирмы идти поостереглись. Во-вторых, всеобщее, а зачастую и принудительное участие в страховании позволяло обойтись без дорогостоящей рекламы и кампаний по сбыту. В-третьих, как заметил один знаток дела в 1930-х, “чем больше людей участвует, тем надежнее основание для вывода о средних статистических показателях”33. Если короче – страхование, как никакая другая отрасль экономики, выигрывала с ростом масштаба, а раз так, то почему бы не довести эту мысль до конца? Доклад Бевериджа получил единодушное одобрение не только на родине, но и во всем мире – вот почему и по сей день на каждом социальном государстве нам мерещится ярлык “сделано в Британии”.

Мужская трапеза в работном доме в Мэрилебоне. В отличие от обитателей дома, стены излучают уверенность в справедливости Бога и его доброте.

Первой же по-настоящему великой державой всеобщего благоденствия стала вовсе не Британия, а Япония. Опыт японского социального государства наглядно демонстрирует, сколь тесно сплетены понятия социального государства и государства агрессивного.

Катастрофа за катастрофой накатывали на японские берега в первой половине XX столетия. Кошмарной силы землетрясение обрушилось 1 сентября 1923 года на регион Канто, опустошив города Токио и Иокогама. С землей сровнялись более 128 тысяч домов, еще столько же превратились в развалины, 900 построек унесло море, к тому же беда пришла не одна: начавшиеся вскоре пожары поглотили еще примерно 450 тысяч домов34. Японский народ был защищен, или так ему казалось, – еле-еле вставшая на ноги отрасль с 1879 года развивалась очень бурно и к началу мировой войны вырвалась в авангард местной экономики; страховали от разгула водной стихии, смерти, пожаров, призыва в армию, дорожных происшествий и краж – японцы могли выбирать из тринадцати различных договоров и идти за ними в любую из более чем тридцати компаний. Только в год землетрясения, к примеру, жизнь островитян была застрахована на 699 634 000 иен (328 миллионов долларов), то есть в среднем по 1280 иен (600 долларов) на человека35. И все бы ничего, вот только ущерб составил около 4,6 миллиарда долларов. Еще через шесть лет Великая депрессия поставила сельские районы страны на грань голодной смерти (в сельском хозяйстве тогда было занято 70 % населения, и 70 % этих работников, то есть фактически половина японцев, обрабатывали в среднем по полтора акра земли)36. В 1937-м страна начала дорогостоящую и, как потом выяснилось, бестолковую войну с Китаем. Как будто этого было мало, в декабре 1941 года Япония вступила в борьбу с экономическим гигантом того времени, Соединенными Штатами, за что потом дорого заплатили обитатели Хиросимы и Нагасаки. Проваленная попытка стать империей обошлась Японии в три миллиона жизней, а заодно американские бомбардировщики камня на камне не оставили от местного фондового рынка. Согласно подготовленному в США Отчету о стратегических бомбардировках, в более чем 60 японских городах было уничтожено от 40 % зданий в зоне застройки; 2,5 миллиона домов исчезли, выбросив на улицу 8,3 миллиона человек37. Уцелеть, отделаться легкими ушибами удалось лишь Киото, бывшей столице империи, воплотившей в себе дух довоенной Японии с ее старомодными деревянными особнячками, частично дожившими и до наших дней. Просторные, хрупкие конструкции с раздвижными дверями и бумажными ширмами, изящными балками и соломенными циновками – понятно, почему японские дома и города становились такой легкой добычей для голодного огня.

Япония и другие воюющие державы твердо усвоили полученный урок: в нашем безумном мире полагаться на частные страховые компании – верный признак безумия. (Даже в США федеральное правительство в лице специально созданной для этого корпорации приняло на себя 90 % рисков, связанных с ущербом от войны, и здорово заработало – по той простой причине, что американская земля ничуть от войны не пострадала38.) Железной воли и дисциплины не хватало, чтобы застраховать людей от налета американских военно-воздушных сил. Решение напрашивалось – почти во всем мире риск по сути национализировали, передав в ведение правительств. Японцы приступили к проектированию своей системы в 1949 году, и консультативный совет по социальному страхованию охотно признавал свой долг перед британцами. Активный поборник идеи всеобщего страхования Бундзи Кондо уверял, что пришло время “Бевериджа для Японии”39. В действительности японцы оставили своего британского вдохновителя далеко позади. Целью реформы, говорилось в докладе консультативного совета,

Так социальное государство стало укрывать своих граждан от превратностей бытия. Если они рождались больными – государство платило. Если не имели денег на образование – государство платило. Если не могли найти работу – государство платило. Оно платило даже тогда, когда люди не выходили на работу по болезни. Ну и разумеется, государство платило, когда люди уходили на покой. А когда они умирали, государство платило тем, кто материально зависел от покойных. “От феодальной экономики – к экономике социальной”41; японцы делом поддерживали девиз американских оккупационных властей. И неверно думать, хотя после войны это было модно, что социальное государство в Японии “насадила чужая держава”42. Японцы сделали это сами, причем начали задолго до окончания войны. И не всеобщий альтруизм привел к преобразованиям – это сделало ненасытное государство середины века, которое требовало все больше здоровеньких юнцов, солдат и рабочих. По меткому выражению американского политолога Горольда Ласвелла, в 1930-х годах Япония стала “казарменным государством”43, оттуда недалеко было и до “государства всеобщего противостояния-благосостояния”, чьи граждане жертвовали собой в боях за родину – в обмен на социальную защиту.

Социальное страхование зародилось в Японии раньше 1930-х годов в форме защиты от производственных травм и страхования здоровья (на фабриках – с 1927 года). Оно охватывало, впрочем, лишь 40 % промышленных рабочих44. Верховное правительство Японии, что любопытно, одобрило проект Министерства социальной защиты населения 9 июля 1937 года, уже после начала очередной войны с Китаем45. Первый шаг – введение новой системы страхования здоровья всех граждан, а не только фабричных рабочих. Число застрахованных выросло почти в сто раз за какие-то шесть лет, с 500 тысяч в конце 1938 года до более чем 40 миллионов в конце 1944-го. Цель никто не скрывал: если население хорошо себя чувствует, вооруженные силы его величества будут процветать. Клич военного времени – “все люди – солдаты” – демобилизовался, уступил мирному “все люди должны иметь страховку”. Ради благого дела государство подмяло под себя фармацевтику и медицину46. Еще не завершилась война, как вступили в силу обязательные пенсии для моряков и рабочих: десятую часть расходов обеспечивало правительство, а предприятия и сами работники подкидывали по 5,5 % от заработной платы последних. Невиданный прежде размах обрело государственное жилищное строительство. После войны Япония лишь развивала уже заданную тему. Теперь “все люди должны были получать пенсию”. Страхование по безработице заменило покровительственные подачки фирм в тяжелые времена. Реформы эти подняли на знамя японские националисты, что и понятно: как еще возвеличить свою страну в мирное время? Подготовленный под сильным влиянием британцев доклад 1950 года положили на полку. Он провел там добрых десять лет и воплотился в жизнь лишь в 1961-м, когда американцы уже ушли из страны. К концу следующего десятилетия японский политик Яцухиро Накагава с полным правом мог заявлять, что он живет в “не имеющей себе равных державе всеобщего благоденствия”, – настолько азиатская модель отличалась (по его мнению, в лучшую сторону) от западных примеров47.