Американские журналисты за подобные советы Фридмана осудили. И действительно, экономист оказывал услуги военному диктатору, казнившему свыше двух тысяч коммунистов, в том числе мнимых, и замучившему еще тридцать тысяч. “Нью-Йорк тайме” вопрошала: “Если цена проведения чикагской экономической теории в чилийскую жизнь – политические репрессии, не ложится ли ответственность за них на плечи теоретиков?”[46]

Одной поездкой Милтона Фридмана участие Чикагского университета не ограничилось. С начала пятидесятых молодые, жадные до знаний чилийские экономисты целыми стайками отправлялись в Чикаго в рамках академического обмена с Католическим университетом Сантьяго и возвращались домой убежденными сторонниками сбалансированного бюджета, умеренной денежной политики и свободной торговли59. В ряду “чикагских мальчиков” из фридмановского десанта были Хорхе Кауас, министр финансов, а затем и “министр всей экономики” в правительстве Пиночета, его преемник на первом посту Серхио де Кастро, Мигель Каст, ставший министром труда, а затем и председателем центрального банка; еще как минимум восемь членов чилийского кабинета в свое время сидели на чикагской студенческой скамье. Свое видение экономических реформ они отразили в толстенном документе по прозвищу “Кирпич”, опубликованном еще при Альенде. Один студент-“католик” отправился в Гарвард, откуда вернулся с самым радикальным подходом к проблеме. Единственный в своем поколении, он вынашивал план сокрушительной силы удара по всей системе социальной защиты. Тэтчер и Рейган пришли потом. Поход на государство всеобщего благоденствия начался в Чили.

Когда к власти пришли военные под предводительством Пиночета, Хосе Пиньере не было и двадцати пяти, и приглашение вернуться на родину поставило молодого человека перед тяжелейшим выбором. Он не испытывал иллюзий касательно нового лидера и режима. Но экономист чувствовал, что вот она – возможность применить на практике идеи, что роились у него в голове с тех пор, как он прибыл в Новую Англию. Как он полагал, просто сдержать инфляцию было мало. Требовалось во что бы то ни стало укрепить ту связь между политическими правами и правами собственности, благодаря которой североамериканский опыт построения капиталистической демократии закончился удачей. Только полномасштабный пересмотр системы социальной защиты гарантировал успех, и начать следовало с устаревшей системы финансирования государственных пенсий и других пособий. Слово Пиньере:

В 1979 году министр труда (а впоследствии и министр горной промышленности) Хосе Пиньера приступил к созданию качественно новой пенсионной системы для Чили, и к 1981-му каждый работник имел право отказаться от государственной пенсии. В таком случае 10 % заработка, раньше уходившие в счет налога на заработную плату, желающие помещали на Персональный пенсионный счет, за право управлять которым боролись частные компании под общим названием Управление пенсионными фондами (Administradora de Fondos de Pensiones – сокращенно AFP)61. Достигнув пенсионного возраста, работник приобретал на накопленные средства ежегодную ренту или, если хотел, продолжал работать и откладывать деньги. Система также предусматривала премии по страхованию жизни и инвалидности. Так чилийцам давали понять, что в тяжелую минуту они могут рассчитывать на сделанные взносы. Вот как это объясняет помогавший Пинье-ре с новыми законами о социальном страховании Эрнан Бючи, впоследствии проведший в жизнь реформу здравоохранения: “Социальные программы должны поощрять усилия отдельных людей, вознаграждать тех, кто не боится брать ответственность за свою судьбу. Нет ничего хуже социальных программ, порождающих общество дармоедов”62.

Пиньера пошел ва-банк. Работники сами выбирали, оставить все как было или перейти на новые индивидуальные счета. И так и эдак обхаживая граждан, он не вылезал из телевизора, обещая “никому не отдавать сбережения вашей бабушки” (лежавшие на государственных счетах). Когда надо, проявлял твердость, удостаивая предложение передать выбор пенсионных фондов в руки профсоюзов лишь недоброй ухмылки. Наконец 4 ноября 1980 года его замысел стал реальностью, и торжествующий Пиньера добился вступления новых мер в силу с 1 мая следующего года, в Международный день трудящихся63. Сограждане восприняли новый закон на ура. К 1990 году более 70 % рабочих обеспечивали свою старость в частном порядке64. Каждый новобранец получал красивую книжечку для записи всех взносов и выплат. На 2006 год Персональными пенсионными счетами располагали около 7,7 миллиона чилийцев, из них 2,7 миллиона также голосовали за частное здравоохранение в рамках так называемой “системы ISAPRE”[47], позволявшей работникам переключаться на частных поставщиков медицинских услуг. Я понимаю, это трудно, но поверьте: в совокупности с реформами чикагского разлива преобразования эпохи Пиночета явились самой настоящей революцией, размаху которой марксист Альенде в 1973 году мог бы только позавидовать. Учтите еще, что реформы проводились в особенно трудные времена: страну лихорадило после того, как в 1979 году власти решили, что дракон инфляции издох, и привязали валюту к американскому доллару. Когда вскоре процентные ставки в США подскочили вверх, экономика Чили закрутилась в дефляционной спирали, едва не пустив под откос чикагско-гарвардский экспресс. В одном только 1982-м, на радость левым критикам Фридмановской “шоковой терапии”, ВВП потерял 13 %. Кризис не унимался вплоть до конца 1985 года. Пять лет спустя успешность преобразований стала очевидна: государственные расходы сократились с 34 % до 22 % ВВП, и как минимум наполовину это снижение было прямым итогом деятельности молодых реформаторов.

Стоила ли игра свеч? Стоило ли чикагским и гарвардским юношам заключать сделку с дьяволом во плоти – военным диктатором, который без зазрения совести убивал и мучил своих сограждан? Если вы верите, что дорога к жизнеспособной чилийской демократии была выложена усилиями этих самых мальчиков, то, несомненно, да. В 1980-м, спустя всего семь лет после прихода к власти Пиночета, новая конституция возвестила о возвращении к демократии в течение десяти лет. В 1990 году генерал вынес на референдум вопрос о доверии себе, проиграл и покинул президентское кресло (еще восемь лет он оставался командующим вооруженными силами Чили). Страна вновь стала демократической и продолжает быть таковой и поныне, чему немало способствовало теперь уже знаменитое “чилийское экономическое чудо”. Пенсионная реформа породила новый класс собственников, думающих о выходе на пенсию, но не только. Прививку получила вся экономика: к 1989 году чилийцы сберегали 30 % ВВП – больше, чем любой другой народ Латинской Америки. Поначалу ААР законодательно запрещалось размещать более 6 % (позднее 12 %) новых пенсионных средств за рубежом65. Неудивительно, что сбережения граждан стали существенной подпиткой для домашней экономики. В январе 2008 года я побывал в Сантьяго и своими глазами видел, как деловитые служащие Банка Чили вкладывали средства соотечественников в родной фондовый рынок. Те не остались внакладе. Среднегодовая доходность Персональных пенсионных счетов за истекший отрезок времени превысила 10 %, а сами котировки акций с 1987 года поднялись в восемнадцать раз.