— Это замок?! — усомнилась Алиса.

— Замок, замок, дитя мое, — подтвердил таксист. — Очень древний замок, частичка французской и мировой истории. Если бы вы знали, какие люди пировали, бывало, в этом замке! Какие ужасные преступления тут совершались! О-о-о, это было… Да, было. Вы нажмите на кнопочку, спросите — вас ждут или нет. Если нет, я увезу вас обратно. Иначе вам придется полтора километра топать своими прелестными ножками до автострады. Нажимайте.

Алиса, слегка поколебавшись, нажала на кнопку переговорного устройства, расположенного на стойке ворот.

— Госпожа Мари? — поинтересовался давешний старческий голос — как будто ждал в засаде где-нибудь у окна.

— Да, это я, — не стала кокетничать Алиса.

— Проходите, дверь не запирается, — пригласил голос. — Барон ждет вас.

— Итак, барон ждет вас, королева шарма, — грустно улыбнулся таксист. — Матерь божья, вот же повезло барону! Эмм… с вас — двести франков, дочь Афродиты. Извольте расплатиться.

— А говорили — сто пятьдесят, — насупилась Алиса. — Врали, значит?

— Это если просто проехать из одной точки в другую — сто пятьдесят, — беззаботно пояснил таксист. — А я организовал для вас экскурсию, прелестное создание. Вы плохо провели время, моя королева? Или у вас нет денег?

— Есть у меня, — Алиса полезла в сумочку. — Доллары только. Вы в долларах возьмете?

— Ради ваших прекрасных глаз, подобных первому лучу утренней зари, — возьму… Спасибо, творение Аполлона.

— За что? — удивилась Алиса.

— За то, что ты есть на свете, венец красоты, — расплылся старый пройдоха. — За то, что мы, недостойные целовать твои лодыжки, можем смотреть на тебя и восхищаться! Оревуар, жемчужина, — и, послав воздушный поцелуй, умчался вдаль.

— Маньяк старый, — направляясь по аллее к дому, пробормотала Алиса, с немалым смущением прислушиваясь к странному теплу в груди, рожденному ласковым взглядом старика. — Что за мужики здесь — я прям не знаю…

В общем-то, дом был вполне приличный, если брать по российским меркам. Старинный, добротный, несколько мрачноватый — но в меру, без мурашек меж лопаток. А кое-где на подступах, по мере приближения к широченному мраморному крыльцу, виднелись останки крепостной стены, которая лет триста назад, судя по всему, действительно была настолько широкой, что по ней могли без проблем разойтись две пьяных компании средней численности.

— Ага! — несколько ободрилась Алиса — было, знаете ли, у нее сомнение по этому поводу, когда увидела на ажурной калитке переговорное устройство: если крепость бутафорская, значит, и барон… того. Сами понимаете. И толку от него будет как от козла молока.

Затем наша любимица парижских таксистов ступила на нижнюю ступеньку крыльца мраморного и увидела герб. Точнее, не собственно герб, а красивый витраж над двустворчатой входной дверью. И были на одном из фрагментов того герба отчетливо видны три лилии на голубом поле. А наша дама, хоть и не особенно сильна в геральдике, но начитана — застрелись!

— А не погорячилась ли я? — прошептала Алиса, застревая посреди лестницы — почему-то показалось ей, что косвенная принадлежность к монаршей фамилии может каким-то образом отрицательно повлиять на уступчивость барона и, вообще, на ход переговоров в целом. — Может, пока не поздно…

— Прошу вас, госпожа Мари, — дверь тяжело распахнулась, из проема вышагнул седой старикан в камзоле и с бакенбардами точь-в-точь как у медоречивого лжеца из гостиницы. Все, голубушка, — поздно!

Шагнув за дверь, Алиса оказалась во внушительных размеров вестибюле и сразу определилась: нет, не ошиблась. Все, как обещали картинки и фильмы — словно в музей Средневековья попала. Потемневший от времени разноцветный паркет, тяжеленные бархатные портьеры, в простенках между окнами — навечно застывшие фигуры в латах, антикварная мебель черт-те какой эпохи… и барон. Барон тоже оказался ничего себе: импозантный здоровяк чуть за пятьдесят, с небольшим животиком, пышными усами и благородной сединой, румяноликий, живенький такой, со смеющимся взглядом. Только не в кольчуге да при мече длиннющем, а в дорогой тройке, с шелковым платочком вокруг бычьей шеи и с бильбоке.

Это такой дрын с плашкой на конце и привязанным к нему шаром. Шарик бросаешь и ловишь плашкой — игра такая, сугубо капиталистическая.

— Госпожа Мари?

— Да, это я. А вы…

— А я тот самый Шарль — старая задница, — барон расплылся в белозубой улыбке и ловко поймал шарик. — И как видите, я на самом деле еще не умер!

— Мне так неловко, барон… — Алиса мгновенно заалела ноябрьским кумачом — стыдно стало, хоть сквозь паркет старинный провались! — Господи, так неловко…

— Пресвятая Дева! — воскликнул барон, склонив голову набок и с интересом рассматривая Алису. — Вы так прелестно краснеете, мадемуазель! И вообще, вы — прекраснейшая из всех женщин, которые когда-либо ступали под сень этого замка…

«Вот черт! — несколько встревожилась Алиса. — Да они тут все маньяки! Они на бабах помешаны. Или я не правильно воспитана…»

— …и поэтому мы обойдемся без полиции, — барон махнул куда-то в угол — Алиса проследила его взгляд и только сейчас рассмотрела молодого человека в деловом костюме, который держал наготове трубку мобильного телефона. — Не нужно, Рене. Мадемуазель Мари — прошу в мой кабинет…

Кабинет барона мало отличался от вестибюля: три высоченных стрельчатых окна, старинный паркет, тяжелая мебель, потемневшая от времени, — разве что компьютер со всеми сопутствующими аксессуарами, притаившийся в углу на современном столе, несколько разнообразил впечатление.

— Прошу вас, мадемуазель, — барон нежно взял Алису под руку и усадил в одно из кресел, располагавшихся напротив стола.

«Если насиловать будет — трудновато придется, — подумала Алиса, украдкой потирая предплечье — рука барона, казалось, принадлежала кузнецу, а не потомственному аристократу. — Здоровый слон. А вообще, говорят, французы не насилуют. Им вроде бы сами дают, что ли…»

— Чего желает мадемуазель? — поинтересовался барон, усаживаясь за стол и беря бронзовый колокольчик. — Назовите мне вино, которые вы предпочитаете в это время дня.

«А где-то я это слышала. Или читала, — озаботилась Алиса. С Булгаковым она особенно не дружила — в свое время одолела „Мастера и Маргариту“ под яростным натиском Ли, которая, образно выражаясь, „фанатела“ по Михал Афанасьевичу. — И чего ему назвать? „Кагор“, „Изабелла“, „Три семерки“? Неловко как-то получается…»

— Так что желает мадемуазель? — напомнил барон, мотнув колокольчиком — тотчас дверь приоткрылась, в проеме показался старикан в камзоле — видимо, опять в засаде ждал где-то неподалеку. Следит, что ли, за хозяином?

— Ах, да — «Шато Бель Эвек»! Я пью в это время дня «Шато Бель Эвек», — Алиса вспомнила название дорогущего вина, которое она выбрала во время единственного в ее жизни посещения ресторана — по просьбе Ли. — Бодрит, знаете ли…