– Вам созданы все условия, – яростно произнес Аарон. – Если все пойдет так, как мы хотели, то вам ничего не грозит. Нет, Нина Тимофеевна, ваши проблемы на работе меня никак не касаются. Доллары уже на вашем счету. Деньги сейчас решают все. Правосудие тоже можно купить, и у вас есть такая возможность. Письмо у меня. Я мог бы бросить вас одну и уехать, но я должен быть уверен в том, что все закончится так, как было нужно. Виктория не должна выйти из больницы. Ее отец никому и ничего не расскажет, об этом я позаботился. Что?… Вряд ли он кому-то сказал. Вы поняли меня, Нина Тимофеевна? Каждый из нас получит то, что заслужил. Работайте лучше, и бог вас не оставит.

Из динамика послышался едва слышный треск. Вместо музыки, которая накрывала набережную этим чудесным летним вечером, мы услышали тишину.

– Или «жучок» отвалился, или Аарон его нашел, – выдохнула я. – Второй вариант мне совсем не нравится.

Кирьянов отвалился к окну с вытаращенными глазами.

– Нет, ты это слышала? – прошептал он.

– Можешь говорить громче, тут односторонняя связь. Даже если Аарон засунет «жучок» в ухо, то это ему ничего не даст, – успокоила я его.

– Я знаю, как все это работает, – перебил Кирьянов. – Ты понимаешь, что произошло? О каком письме он говорил? А Нина-то. Сто тысяч долларов. Сто. Тысяч. За смерть беззащитной девчонки.

– Да, понимаю.

Я отвернулась к окну. Мимо машины пробежала рыжая собака. Следом за ней промчался молодой человек на велосипеде.

Кирьянов уже звонил в отдел. Он приказал срочно отправить оперативников в психиатрическую клинику и сообщал приметы Аарона Барнаби, по которым его должны были задержать на набережной. 

* * *

Вику Соломко перевезли в другую больницу. Туда, где ее никто не знал. Под чутким руководством полиции ее поместили в отдельную палату.

Аарон Барнаби был задержан в номере своего отеля. Он собирался съезжать и почти упаковал чемодан, когда на пороге появился Кирьянов со своими оперативниками.

Нину Тимофеевну Грузанкову задержали на рабочем месте, после чего сопроводили в комнату допросов в ближайшем отделе полиции. Она была отпущена под подписку о невыезде.

Все эти новости Кирьянов сообщил мне во время дежурного вечернего созвона. Он не разрешил присутствовать при задержании Аарона Барнаби или Нины Грузанковой. На мою просьбу разрешить хотя бы увидеться с Викой тоже ответил категорическим отказом.

– Вот только тебя ей и не хватало, – сказал он. – Девчонка за последние пять дней пережила столько, сколько другие за всю жизнь не переживают. Потеряла и мать, и отца. Нет, Тань. Пусть ею займутся врачи. Они скажут, когда можно. И вообще, давай-ка мы теперь сами. Буду держать в курсе.

На следующий день разболелась голова. Жара в Тарасове сошла на нет, уступив место проливным дождям, затянувшимся на несколько дней.

В первые дни потопа на улице еще можно было встретить мокрых смеющихся детей, но потом и они попрятались по домам.

Я попыталась лечиться кофе, но воротило даже от его запаха. Чай тоже не пошел. Выпив таблетку от головной боли, я настежь распахнула окно и уснула, сидя в кресле. 

* * *

На следующее утро чувствовала я себя гораздо лучше, кофе радовал, появился аппетит. Единственное, что огорчало, так это нежелание подруги Ленки выходить на связь. Она просто не отвечала на телефонные звонки.

Устав пытаться вызвать ее на разговор, я решила в одиночестве пережить этот нелегкий для нас обеих момент. Ленка прекрасно знает, где меня найти. Если не ищет, значит, еще не пришло время.

В полдень нарисовался Кирьянов. Позвонил как ни в чем не бывало.

– Аарон решил посотрудничать со следствием, – торжественно объявил он. – Не хочешь поприсутствовать?

– Хочу.

– Ну, подъезжай в отдел, я тебя там встречу. Когда будешь?

Я приехала очень скоро. По пути обдумывала все, о чем узнала за последние дни.

Дело было сложным, и, несмотря на то что нам с Кирей удалось «поймать» чистосердечное признание, прозвучавшее из уст главных подозреваемых, все равно многое не было до конца понятно.

Главное, что Виктория Соломко теперь была в безопасности, и я это знала точно.

Вовка встретил меня на первом этаже отдела.

Пока я прыгала через лужи, пытаясь добраться до ступеней, он выглядывал из-под входного козырька и недовольно смотрел на небо.

– Ну, привет, – встретил он меня. – Давай еще постоим, время еще есть.

– Давай постоим, – согласилась я и достала сигареты.

Кирьянов хмыкнул и покачал головой.

– Аарон этот… блин, слов не подберу. В Голливуд бы ему, а не по Тарасову мотаться.

– Он что-то уже рассказал?

– Частично. Сегодня вроде бы хочет сделать чистосердечное признание. Но капризничает. Представь, запросил переводчика. Вынь да положь ему, и все тут. А у нас с этим напряг. Ребята, конечно, знают, но не так, чтобы очень. Отказать не имеем права, все же иностранец.

– У меня есть переводчик, – вспомнила я.

Рома ответил на звонок сразу же. Выслушал и тут же согласился.

– Скоро будет здесь, – сообщила я Кире.

– Кто-то со стороны? – засомневался он.

– Мой знакомый. Независимый специалист. И, кстати, это он помог мне проникнуть к Вике.

– Пациент из клиники? На пушечный выстрел не подпущу.

– Здоров как бык. Попал в клинику случайно.

Кирьянов промолчал, но я заметила тень сомнения на его лице. Но, поговорив с Романом, успокоился. 

* * *

Аарон Барнаби выглядел уже не так мужественно, как раньше. Увидев меня, сделал вид, что видит впервые.

В кабинете кроме него были только Кирьянов, Роман и я.

Роман переговорил с Аароном по-английски, а потом обратился к Кирьянову:

– Вы его не так поняли, – смущенно сказал он. – Аарон не отказывается говорить на русском. Переводчик ему может понадобиться в том случае, если он не сможет правильно выразить свою мысль. Ведь это важно, чтобы тебя поняли так, как нужно, правда?

– Правда, – согласился Кирьянов. – Тогда погнали.

Окна кабинета, где велся допрос, выходили на улицу. Не такую уж и шумную, совсем не многолюдную. Изредка под окнами проезжала машина или раздавались чьи-то голоса, но все быстро смолкало. Только мерный шум дождя нарушал уличную тишину. Но Аарон чутко реагировал на каждый звук.

Перед тем как начать, он попросил стакан воды и разрешение покурить.

Кирьянов не отказал ему ни в одной просьбе, нарушив тем самым правила ведения допроса.

– Месяц назад я похоронил отца, – начал свой рассказ Аарон. – Это жизнь, и это коснется каждого из нас. Но смерть всегда будет точкой невозврата. И для того, кто ушел, и для того, кто остался. Мой отец ушел, а я остался. Но не с пустыми руками. Перед его смертью мы подолгу разговаривали. Он был обеспеченным человеком, я мог только мечтать о тех вершинах, которых он достиг. У него в друзьях были политики и журналисты, меценаты и даже кое-кто из шоу-бизнеса. Он сделал себя сам, потому что очень много работал. Так, во всяком случае, я думал, пока он не открыл мне всей правды. Скажу только, что я всю жизнь был неплохим парнем. И довольно прилежным, признаюсь честно. Отличник, участник, председатель школьного библиотечного клуба. Добавьте сюда спортивные успехи, хорошие манеры и целеустремленность – и вы получите меня. Глядя на своего отца, я был уверен, что добьюсь того же, что и он. Достаток был важен для меня, потому что я хотел жить отдельно от родителей и не обращаться к ним за помощью. Поэтому я всегда много учился.