благородная попытка в свое время, и послужила необходимым толчком, чтобы обеспечить многие меньшинства рабочими местами и инициировать некоторое движение вверх. Но спустя тридцать лет после того, как законы изменились, вопрос в том, является ли контрдискриминация решением проблемы дискриминации. Или понижение стандартов для меньшинств, в конечном счете, обрекает их на жизнь заведомо неполноценную — та самая тень, которая, прежде всего, и послужила причиной дискриминации?

Если все люди равны, тогда не должны ли ко всем применяться и одинаковые стандарты? И если дискриминация в прошлом затруднила для кого-то достижение этих стандартов, — что действительно так и было — разве решение не в том, чтобы помочь поднять их, а не занизить, говоря, что они могут довольствоваться более низким уровнем?

Если мы даем меньшинствам право получать работу и продвижение, поступать в колледж с меньшими навыкам и с более низкими результатами тестов, разве мы не унижаем их? И, в конце концов, разве не подливаем мы масло в огонь расизма, питая те же стереотипы, которых пытаемся избежать?»

— Хорошо, — сказал Олли, обращаясь к Мэнни и Кларенсу, — давайте проведем мозговой штурм. Предположим, что худшие наши подозрения сбылись. Что если именно Норкост сделал Лизу беременной? Он мог, вероятно, убрать некоторые строки из отчета о вскрытии. Но вернемся назад. Мог бы он действительно давить на нее с абортом?

— Конечно, — сказал Мэнни, — этот ребенок был нежелательным. У Лизы не было парня, помните? Когда ее родители выяснили бы, что она беременна, они могли определить и спросить, где она была десять недель назад. Плюс, как только малыш родился бы, он, скорее всего, был бы светлокожим. Они бы по-

145

смотрели и спросили: хорошо, с каким это белым наша дочь проводит время?

— Или, — сказал Кларенс, — она могла просто сказать своим родителям, сестре или близкой подруге, кто являлся отцом. Даже если бы она пообещала, что не скажет, есть большая вероятность утечки информации. И это наш кандидат в мэры, человек, который хочет быть правителем и сенатором. Все говорят, что это самая яркая политическая звезда в государстве. Карьеры заканчивались и более мелкими скандалами, это уж точно.

— Но тут еще есть одна сторона, — сказал Олли, — исследуя ДНК можно доказать отцовство. Но если мать и ребенок умерли одновременно, до того как люди узнали, что был ребенок, то сразу не становится ни матери, чтобы обвинить, ни ребенка, чтобы доказать отцовство. Все потенциальные неудобства ликвидированы. Никаких сомнений, если бы отцом был Норкост, у него был бы основательный мотив для убийства Лизы.

Что происходит? — спросил Кларенс, с удивлением видя Олли у своей двери в субботу днем. — Что-то случилось?

— Нет. Я здесь, чтобы увидеться с твоим отцом. Я принес ему автограф Хэнка Эйрона.

Олли показал старую программку «Милуоки Брейв» с темным и заметным автографом Эйрона.

— Папа, — Кларенс постучал в его дверь, — здесь детектив Чандлер.

— Олли? Он тут? — Кларенс услышал в голосе отца ту же радость, которая оживляла и его глаза. — Впусти его. Впусти.

— Здравствуйте, м-р Абернати. Как вы?

— Отлично, как лягушечьи волосы, сэр, как лягушечьи волосы. Вот как раз измеряю себе давление, — он снял манжет от аппарата и отложил, затем пожал руку Олли. — Не хочу попасть впросак перед своим врачом или невесткой.

— А я хочу воспользоваться вашим предложением, — сказал Олли, — посмотреть ваши бейсбольные фотографии. Мэн-ни сказал, что я просто не должен это упустить.

Глаза Обадиа засветились.

— Ия думаю, Вы просто должны увидеть это, — Олли гордо протянул ему программку.

— Ну, скажу я тебе, сынок! Это точно подпись Генри, — Оба-

146

диа сел на кровать, посмеиваясь, изучая программку и называя по именам других игроков, которых знал.

Кларенс сделал несколько телефонных звонков. Затем он сел в угол гостиной, поближе к открытой двери в комнату отца.

— Видите эти фотографии? — слышал он, как отец говорит Олли. — Это были черные, которые делали первые комбайны, пишущие машинки, соковыжималки и точилки для карандашей. Посмотрите на это.

Кларенс знал, что отец показывает Олли свой фотоальбом об изобретениях черных. Оба смеялись.

Кларенс проверил температуру воды в аквариуме, затем снова откинулся назад и стал слушать, как отец говорит:

— Мы были испольщиками в одном маленьком городе на Миссисипи, так далеко внизу, что воду надо было качать на рассвете. Наш маленький дом мы построили после того, как прежний сгорел. Только через три года я смог купить дверные ручки и замки. Но это было неважно, там никто не крал. Но в те дни казалось, что белые скорее задушат черного, чем с ним поговорят — разве что не захотят прикоснуться к нему, чтобы задушить. И становилось все хуже и хуже. Я еще тогда боролся с этим идиотизмом моей страны. Если верить тогдашним газетам, то черные не рождались, потому что газеты об этом не сообщали. Можно было подумать, что мы не оканчивали школ, потому что они никогда не печатали наши фамилии в списках выпускников. Можно подумать, мы никогда не женились, так как газеты не печатали наших свадебных объявлений, фотографий черных невест и женихов. И можно подумать, что черные никогда не умирали, потому что об их смерти и похоронах не сообщали. Нужно было основать черные газеты, чтобы все это делать. И потом устаешь, когда к тебе не относятся как к человеку.

— Я даже не могу себе представить, как это было, — сказал Олли.

— Быть испольщиком куда лучше, чем рабом, но у нас по-прежнему не было своей земли и заработка, нам просто обещали, что мы будем иметь свою долю в прибыли. Но не выполняли обещаний. В один год м-р Бэнкс, землевладелец, сказал, что я ничего не получу, потому что ему надо послать своего парня в колледж. Я ответил ему, что мне надо кормить моих детей, ну

147

он и дал мне немножко, и думаю, он считал себя очень щедрым, потому что