— Олли, — спросил Кларенс, — если частное лицо собирает образцы ДНК просто как хобби или что-то в этом роде, то ему нужно взять у человека только кровь, так?

-Да.

— Или что-то, что контактировало с полостью рта, со слюной, даже если высохло, так?

— Правильно. Но это надо делать осторожно.

— Складывать в пластиковый пакет и так далее?

— Да. Но частное лицо должно действовать на свой страх и риск, — сказал Олли. — Если же это инициатива полиции, то такое недопустимо.

— Но даже если бы это было недопустимо, делу бы это помогло, не так ли?

— Да. И это даже было бы допустимо, пока полиция не инициирует ничего такого и не дает одобрения.

Кларенс закрыл свой кейс и направился к двери.

— Пока, Олли.

— Держись, Кларенс. Мне ужасно неприятно тебе это говорить, но вся эта история с Грэйси...

— Что?

— Полиция и все остальные будут задавать вопрос, кому была выгодна смерть девушки. Явно ты первый в списке. Раз она умерла, прокуратура может закрыть дело. Но независимо от этого, некоторые люди будут думать, что ты замешан. Я уже такое слышал.

Это случилось вчера вечером, да? Я был дома с моей семьей весь вечер. Они могут это подтвердить.

Да, это хорошо, — сказал Олли. — Но люди все-таки будут думать, что за передозировкой Грэйси стоишь ты. Будут думать, что это ты подсадил ее на наркотики и так далее. Я просто пытаюсь подготовить тебя к осуждению. Мне это знакомо. Многие люди до сих пор верят, что я страшный расист.

Кларенс гулял по улицам Портленда во время обеденного перерыва, думая о Грэйси и о ее короткой жизни. Его мысль вернулась в прошлое. Он вспомнил, как в 14 лет играл в баскетбол, наблюдая краем глаза за окружающими. Он помнил, как мальчики вели себя с девочками, выделываясь, демонстрируя себя в лучшем свете, и говорили: «Дай-ка мне свой телефон, крошка. Я просто умру без твоего телефона». Такие шуточки были нормой, видом искусства.

Вспомнилась одна девушка — Тиша. Сначала он думал, что она красивая, черная версия Грэйси. Но Тиша была доступна, и парни использовали ее как пачку сигарет, выбрасывая, когда сигареты кончались. Вскоре ее глаза стали пустыми. Через пару лет после переезда Кларенс слышал от своей кузины Фрэнки, что Тиша покончила с собой. Тиша. Грэйси. Образ Тиши всегда преследовал его. Он считал, что черные мужчины и черные женщины страдают по-разному.

Кларенс пошел пешком к «Трибыон». Он прошел пару улиц и сел на скамейку, стоящую на траве, глядя на окружающий город.

Он любил виды города, его звуки и запахи. Ароматы вьетнамской, тайской, китайской и креольской кухни. Звон колокольчиков в магазинах, когда в них входят посетители. Суета, активность, бесконечное разнообразие. Библиотеки, искусство и культура, коммуникация, обмен идеями.

Он ненавидел виды, звуки и запахи города. Заброшенные конторы, разбитые окна, граффити, украденные и разбитые тележки из магазинов, звуки сирен, вонь неубранного мусора и мочи под стенами домов. Он ненавидел сверкающие огни порномагазинов, которые продавали резиновых женщин, напоминая о том, как его прабабушку продали на торгах. Он ненавидел город, который забрал у него Дэни и Фелицию, и разрушил его с таким трудом созданную репутацию. Город, который убивал детей с таким большим потенциалом, как Робби, Лиза, Раймонд и Грэйси.

Он помнил, как навещал свою кузину в Джексоне, где фрукты и овощи лежали на открытых лотках прямо на улице. Люди кидали деньги в маленькие коробочки, сами решали, сколько им платить, и брали товар, а в конце дня хозяин находил или соответствующее количество денег, или даже немного больше. Теперь все ценное запирали на замок в огромные стальные сейфы или в камеры, снабженные сигнализацией. Город больше не был общиной. Это был хаос физической и моральной грязи.

Эта часть города, где он сейчас сидел, была еще хорошей. Там, где он жил в доме Дэни, была худшая его часть. Жизнь в городе была спрессованной. Дети выглядели как подростки, подростки — вдвое старше своего возраста, люди за тридцать и за сорок, которые жили в пригородах и играли в гольф, одевались в молодежную одежду, выглядели как изношенные, побитые жизнью старики, их лица прорезали глубокие морщины. Люди старились вместе с соседями, высушенными, как старый, давно упавший с дерева плод.

Более новые дома Портленда, красивые дома, постепенно сами становились укрепленными городами. Там были охраняемые входы, стоянки, на которых нельзя было поставить чужую машину, охрана, специальные карточки для входа. Это напоминало военный комплекс. Только имеющие доступ могли проникнуть на территорию. Почти все были белые, азиаты или люди с Ближнего Востока. Это было разделение скорее по уров-

155

ню благосостояния, чем расовое, — богатые черные и испанцы тоже могли там жить. Но те, за стенами были внизу пищевой цепочки. И именно тех, которые были на дне, больше всего и боялись в укрепленных городах.

Город казался Кларенсу домом, у которого рушится основание, изъеденное годами, и этот фундамент нельзя починить. Сегодня ему казалось, что у города нет будущего.

Дэни внимательно смотрела на великий город, такой высокий, что даже со своим превосходным зрением она не могла видеть вершины. Город все еще достраивали, хотя он казался почти завершенным. Многие из легионов Михаила входили и выходили в свои задания, для того чтобы избавлять и созидать, как она предполагала. Она жаждала увидеть его ближе, как человек жаждет, чтобы был завершен новый дом, чтобы, наконец, войти в него. Но сейчас ожидание и предвосхищение было еще больше, потому что она не видела даже проекта. Она знала, что Плотник наблюдает за строительством, и это знание вызывало в ней возбуждение и восторг.

Стоя здесь, она понимала как никогда прежде, что провела всю земную жизнь просто в арендованной комнате, взаймы. Ее больше не удовлетворило бы что-то меньшее, чем новый мир. Единственная причина, из-за чего она любила старый мир, была та, что в наивысшие моменты в нем что-то напоминало этот.

Новый Иерусалим, город Божий, притягивал ее, как может притягивать только родной дом.

— Как может быть домом место, куда я ни разу не ступала