Засунув сонное тело в уличные одежды, я, не умываясь и не красясь, прокралась к входной двери и выскочила на лестничную площадку. Надобно заметить, что выходить на улицу в таком виде мне противопоказано. Ненакрашенная, с прилежно собранными в заячий хвостик волосами, в кроссовках и короткой куртке, я походила на подростка. И тогда весь мир принимался учить меня жизни! Пышнотелые тетки в общественном транспорте советовали стоять подальше от дверей, а то «пришибет – и не быть тебе невестой». Дедушки и бабушки, неизменно сидящие под попадающимися мне по пути подъездами, требовали, чтобы я обязательно надела головной убор. Раздражало это необычайно. В такие дни я обычно дерзила всем знакомым и совершала непоправимые ошибки, опровергая на практике свое обычное убеждение, что необратимых процессов не существует.

Когда через пару часов я, нагруженная кульками, распахнула, уже не стремясь соблюдать тишину, дверь собственной квартиры, Жорик глянул на меня исподлобья и неодобрительно спросил:

– Ты где была?

– В кино! – злобно ответила я, разгружая сумки.

Жорик принялся помогать. Конечно же, на самом деле только мешая.

– Могла бы меня разбудить, я б тебе хоть сумки помог дотащить. В смысле перенести психологическую тяжесть просматриваемого фильма.

– Вот еще! – фыркнула я. – Ненавижу ходить по базару с кем-то! Приходится одним глазом выбирать продукты, а другим следить, не потерялся ли твой компаньон.

– Твоя б воля, я смотрю, ты б вообще поубивала всех людей планеты и жила б одна, довольная, что наконец имеешь полное право повеситься от одиночества, – пробурчал Жорик, неожиданно принимаясь за чистку картошки. – Яичница надоела, – пояснил он.

– Хозяин – барин, – я взяла второй ножик и примостилась с картошкой с другой стороны мусорного ведра.

Мы сталкивались очистками и воевали за пространство над мусоркой.

– Катерина, ты чего с самого утра такая злая?

Я несколько секунд раздумывала, стоит ли обижаться на подобный вопрос.

– Не знаю, – отрезала я наконец, – наверное, не выспалась. Представляешь, мне дают четырнадцать лет! Нет, не строгого режима, а в смысле принимают меня за подростка. Двадцатилетние пигалицы говорят мне «ты», а старшеклассники оскорбительно присвистывают вслед.

– Ну, это они просто не рассматривали тебя вблизи.

Я аж подскочила от такого хамства.

– Я имею в виду – стоит заглянуть тебе в глаза, как сразу обнаруживается обилие мудрости и жизненного опыта, – посмеиваясь, поспешил исправиться Жорик.

– Господи, ну почему мне встречаются только такие отвратительные типы! – взмолилась я. – Почему всю жизнь меня окружают хамы и пустомели?

– Но, – многозначительно подняв брови, продолжал опер, – как только ты открываешь рот и начинаешь говорить, становится понятно, что глаза врут и оценка твоего возраста снова приближается к подростковому.

Я запустила в Жорика картошкой. Он невозмутимо поймал ее и дочистил. Броситься на опера с кулаками я не решилась, опасаясь последствий. Мы оба и так периодически заливались краской и всякий раз лихорадочно вздрагивали, «слегка соприкоснувшись рукавами».

– Значит, так, – за завтраком Жорик перешел на командный тон, – поговорим с Клюшкой, выясним личность Александра. Ну, в смысле Александра второго, и тогда определимся, как действовать дальше.

В этот момент зазвонил телефон – Виктория срочно просила приехать к ней в офис, умоляя вызвонить Жорика и захватить его с собой.

– Виктория требует нашего наличия в офисе, – нервно доложила я Жорику. – У нее опять что-то случилось.

– Отлично! – вскочил Жорик.

– Что ж хорошего?

– У нас на редкость выгодный шантажист! Как только я теряю ведущие к нему ниточки, он совершает что-нибудь, открывая новые направления поиска. С ним интересно играть, понимаешь?

Я покрутила пальцем у виска и поспешила приступить к утреннему макияжу.

– Мне скучно в кухне, – в дверях моей комнаты показался опер. – Можно здесь подождать?

– Жди, – я уже устала ему возражать.

Вообще-то я терпеть не могла, когда кто-то смотрел, как я крашусь. Жорик наблюдал за мной с нескрываемым любопытством.

– Не устаю поражаться женщинам, – принялся рассуждать опер. – Как можно вымазывать себя какими-то инородными веществами, проделывать дырки в собственной плоти, чтобы повесить какую-то железяку? Это же неприятно… Вот же вечная игра полов. Столько ухищрений ради привлечения внимания каких-то жутких типов!

– Гениально! – я перешла ко второму глазу. – Сам придумал или подсказал кто?

– Ну вот, – замахал руками Жорик, – опять разъярилась. Я не хотел тебя обидеть.

– Женщины, если хочешь знать, – я назидательно подняла указательный палец, чем сама себя рассмешила, – красятся исключительно для самих себя. Мне приятно, когда я хорошо выгляжу. У меня тогда поднимается настроение.

– Да. Но это когда ты хорошо выглядишь, а не краска на тебе хорошо выглядит.

– Отвяжись, – шикнула я, решив не связываться с сумасшедшим.

Потом, уже на улице, мною овладело любопытство.

– Жорик, скажи, ты был женат? – чуть кокетничая, спросила я, уже настроившись, что он ответит: «Да я и сейчас там», – и моим душевным метаниям (а я, конечно же, уже была немного влюблена) придет конец, ибо одна из немногих истин, вынесенных мною из жизни, гласила: «Серьезные мужчины не разводятся, посему для отношений не подходят».

– Официально – нет.

– А неофициально?

– Я не люблю распространяться на эту тему, – сухо ответил опер, и я решила, что за спиной у него, наверное, какая-то жуткая любовная трагедия. – Ничего особенного, – через миг развеял мои иллюзии он, – прожили три года вместе в большой любви. Потом у меня начались тяжелые времена и она ушла к другому. Сейчас она в Штатах. Детей не было. Не вижу смысла вспоминать об этом браке. Для меня все это уже неважно…

Я подумала, что он, конечно, врет. Потому что человек, с которым три года прожиты в большой любви, вряд ли может когда-нибудь стать неважным. Но, с другой стороны, меня такая ложь вполне устраивала, как и расстояние, отделяющее Жорика от бывшей возлюбленной.

– Извини, я не хотела лезть в твою жизнь с дурацкими вопросами, – быстро отступила я.

Мы спускались в метро на эскалаторе. Жорик встал на ступеньку ниже и повернулся ко мне лицом.

– Что поделаешь, – он говорил обыденным тоном, как о какой-то само собой разумеющейся вещи, – ты уже влезла в мою жизнь. И от твоих желаний это не зависит.

– Отвернись, а то не заметишь конца эскалатора и упадешь, – отчасти из вредности, отчасти от смущения проговорила я.

На романтичное ухаживание поведение Жорика было совершенно не похоже. Всем своим видом он как бы просто констатировал факт нашего совместного существования. Конечно, меня это не устраивало, конечно, я жаждала романтики и сумасшедших подвигов в мою честь. Оставалось только придумать, как бы раскрутить бывшего опера на порывы.