– Продолжай.

– В общем, позже Клюшка спросил: «Как успехи?» Я ответил, что мы общаемся. И тогда он решил всех разыграть. Ну что сделаешь, очень уж ему хотелось Вику в клиентки заполучить и денег с нее содрать. Я, когда узнал от Вики об этом «рекламном времени», чуть морду Клюшке не набил. Но он вроде пообещал отстать. А вот с Викой… Первая встреча прошла замечательно. Я был…

– Избавь меня от подробностей, – сухо перебила я.

– Да, конечно, – Шурик виновато улыбнулся. – Я купил тогда маленький букет, вернее, я хотел бы, чтобы это был букет, но продавался только укроп. Знаешь, такой необычный, гигантский, цветущий. Чем не цветы? Я написал записку с текстом: «Позвони, если ты со мной» – и вложил в букет.

На этот раз костяшками по лбу постучала я:

– Шикарный способ выражения чувств! С чего ты взял, что она найдет эту записку-то?

– Не знаю… Мне казалось, барышни всегда ищут в букетах записки. В фильмах, по крайней мере… Иначе зачем им дарят цветы?

– В фильмах актрисы заглядывают в букеты, когда их приносят им за кулисы. Чтобы определить, от кого из поклонников цветы. А тут и так было ясно, от кого, с чего ж было искать записку? Тем более что записки обычно прикладывают к шикарным корзинам с цветами, а не к пучку укропа…

– Это я потом уже понял, – отмахнулся Шурик. – А все это время меня мучили сомнения: а вдруг я просто не понравился ей и она решила не звонить? Или, может, я никогда и не был ей интересен. Ведь я все время сам звонил, навязывался, так сказать… Потом понял, что неправ. Хотел красиво исправить положение. Искал подходы. Не намекал я этой розой на ее мужа! Просто она говорила когда-то, что это ее любимые цветы. Надо же, как все обернулось…

– Весело, – грустно произнесла я. – Пока не найдется настоящий шантажист, тебе нет смысла появляться. Они все равно тебе не поверят. Ни она, ни Жорик. Слишком много совпадений, указывающих на тебя. Зачем было к Дашке приставать, ненормальный?

– Ну, – Шурик рассмеялся, – не так-то просто смириться с мыслью, что любимая женщина отказалась от тебя. Я шатался там по окрестностям, заглядывал в окна. Увидел Дашу. Мне казалось, что можно выяснить через ребенка, не появился ли у Вики новый мужчина…

– Никогда не думала, что мне будет так невыносимо оттого, что ты окажешься таким идиотом, – тяжело вздохнула я.

– Не понимаю, чего ты-то переживаешь?

– Очень грустно понимать, что ты разлюбил меня, – честно призналась я.

– Это еще почему? – ошарашенно спросил Шурик.

– Не за себя, за идею обидно, – продолжала я, давно заметив, что от некоторых комплексов можно избавиться, говоря о них вслух. – Ведь настоящая любовь в нашем понимании – это нечто вечное. Осознать, что ты разлюбил меня, автоматически означает признать, что ты никогда не любил меня по-настоящему. А если даже то, что было у тебя ко мне, – не любовь, то я не знаю… Это рушит мою веру в сказочку о наличии в мире чего-то настоящего. Хотя, может, ты не тот человек…

– Кэт, но ведь ты сама меня бросила, – мягко сказал Шурик, пожимая плечами, и я ощутила, что он совсем не понял мою предыдущую мысль. Ну вот, теперь и взаимопонимание покинет нас, и что тогда останется между нами?

– Неважно! – я вдруг почувствовала необычайный прилив энергии. – Итого, мы порешили, что ты пока не можешь показываться Вике на глаза.

– Это ты порешила, – осадил меня Шурик. – Я пока еще ничего не решил.

– Но я должна быть в курсе твоих планов! – возмутилась я. – Ты же обещал! Я нервничаю…

– Ну ладно, – Шурик уже сам был не рад своим обещаниям, – будем считать, что пока я откладываю свои объяснения с Викой.

– Более того, – настаивала я, – ты должен делать все возможное, чтобы Жорик не узнал, что ты – это ты. Понимаешь? Тебя ведь могут даже упрятать за решетку!

– Спасибо, конечно, за заботу, – Шурик замялся, – но знаешь, если ко мне подойдут и, вот как ты сегодня, спросят: «Зачем ты пристаешь к Виктории Силенской?» – я буду вынужден ответить честно. А так, естественно, постараюсь пока себя не выдавать. Собственно, Жорик легко узнает обо мне, переговорив с Клюшкой.

Я внутренне похолодела. Господи, как же мне не допустить, чтобы опер вышел на Шурика?

– Я понял, – Шурка мечтательно потер ладони, – мы проведем с тобой самостоятельное расследование и сами найдем шантажиста, сняв, таким образом, с меня всякие подозрения.

Я, конечно же, не верила в успех подобного мероприятия, но согласно закивала в знак солидарности. Мы договорились созвониться завтра, после чего Шурик вымолил у меня разрешение не провожать меня до дома. Я благосклонно позволила ему отправиться досыпать и удалилась.

* * *

Лифт не работал, и пришлось подниматься пешком. Сидя на корточках, откинув голову к стене, под моей дверью спал Жорик. Я выразительно кашлянула, опер мгновенно открыл глаза и подскочил.

– Слава богу, с тобой все в порядке, – он порывисто кинулся ко мне. Потом, видимо вспомнив мое дурацкое «сейчас не время», тут же застыл. – Извини. Я просто волновался. Ты забыла телефон у Виктории, я зашел занести его, а тебя нет. Как чувствовал, что нельзя было отпускать тебя одну в такое время. Я уже собирался выяснять личность таксиста, который тебя увез.

– Ох, – мне стало вдруг дико неудобно, – я просто гуляла, со мной ничего не произошло. Я и подумать не могла, что ты приедешь…

Я совершенно не привыкла, чтоб за меня волновались, чтобы меня ждали. Я намеренно внушила всем близким, что со мной никогда ничего не случается. Отвоевав себе тем самым приличный клочок свободы и возложив еще пару камушков на плацдарм одиночества. Сейчас мне было и дико стыдно и ужасно приятно одновременно. Я заставила себя не выдать Жорику своего волнения и принялась открывать дверь.

– Ладно, раз у тебя все хорошо, – произнес, успокоившись, опер, – я пойду…

– Куда ты пойдешь в три часа ночи? – возмутилась я. – Оставайся уж. Кресло в кухне разложить не долго.

Жорик молча вошел. Вообще-то это было хорошо, что он остался у меня. В том числе потому, что так мне будет проще контролировать его передвижения.

Не поверите, но даже после всего происшедшего этот человек по-прежнему спал в кухне на кресле, не пытаясь как-то изменить положение вещей. Я никак не могла понять, радуюсь я такому поведению или обижаюсь на него.

Внутренний будильник моего подсознания сработал в семь утра. Он являлся единственной пунктуальной частью меня и участвовал в жизни всего организма только в крайних случаях. Сейчас был именно такой: будить опера совершенно не хотелось, потому просыпаться следовало бесшумно. Внутренний будильник работал по принципу всех будильников, только тихо. То есть, засыпая, его нужно было завести, трижды повторив мысленно: «Мне нужно встать в семь утра». И тогда, если он относился с уважением к обстоятельствам, вызвавшим необходимость такого подъема, ровно в семь утра глаза сами открывались и сознание нехотя начинало реагировать на реальность.