– А чего ж тогда гонишь? – язвительно спросила я.

– Ну не могу же я открыто признать, что одобряю твое сумасшествие, – пожала плечами Вика, но тут же перешла на деловой лад. – Ну, Георгий, говори, что ты думаешь обо всем этом…

– Вот прямо так сразу и должен что-то думать? – заартачился Жорик. – Думаю, что голова скоро лопнет от всего этого. Ладно… Посмотрим, что мы имеем. – Он принялся что-то чертить на салфетке.

Опыт подсказывал, что подобные, совершенно безобидные на первый взгляд манипуляции бывшего опера приводили к поимке преступника. Я готова была наброситься на него и отобрать рисунок.

– Шантажист является работником Клюшкиного агентства. Он оставляет цветы, дабы подтвердить свою личность. Хочет продемонстрировать степень своей осведомленности о жертве. Жертва при этом, как нарочно, мало того что рассказала первому встречному по телефону все свои тайны, так еще и назло ему отправилась в «Надежду», где умудрилась вляпаться в совсем уж пикантную историю…

– Георгий, – холодно обратилась Вика, – пожалуйста, впредь избегай насмешливого тона в отзывах о моем поведении. Мне придется уволить тебя, а это не рационально.

Жорик моментально сделался подчеркнуто корректным:

– Прошу прощения. Я нечаянно позволил себе определить наши с вами отношения как дружеские. Вот и говорил то, что думаю. Впредь буду вести себя согласно схеме наемник – клиент.

Вика явно смутилась.

– А можно я пойду домой? – совершенно не к месту перебила я их диалог, понимая лишь, что мне необходимо срочно переговорить с Шуриком. – Устала, ничего не соображаю, в нашем деле сейчас не принесу ни малейшей пользы, а себе нанесу непоправимый вред, если немедленно не уйду.

Приложив массу усилий, мне удалось убедить Викторию отпустить меня и отговорить Жорика от соблюдения ритуала провожания. Сошлись на том, что опер вызовет мне такси.

– Ты нужен сейчас Вике, так что, будь добр, оставайся там, где ты нужнее! – отбивалась я от Жорика. – И не выдумывай! Всю жизнь я возвращалась домой одна, и до сих пор жива! Нашел за кого беспокоиться. Все маньяки и преступники обходят меня стороной, потому как зараза к заразе не прилипает, – усердно отшучивалась я уже в прихожей.

– Мало ли, вдруг ты встретишь какого-нибудь порядочного человека, – в тон мне подколол опер, потом вдруг посмотрел на меня очень серьезно и сказал: – Прошу, не наделай глупости, малыш!

– Хорошо, Карлсон, – не удержавшись, испортила я всю прелесть ситуации, а потом, проклиная себя за это, наивно захлопала ресницами, извиняясь. И, как бы невзначай подавшись вперед, прикрыла глаза и развернула лицо так, чтобы ему было удобнее меня поцеловать.

– Ого! – Жорик хмыкнул, верно истолковывая мои намерения.

Это не были страстные объятия давно желавших связи любовников. Нет, мы как бы пробовали друг друга. На вкус, на ощупь, на запах. А тем временем я незаметно вытягивала из кармана Жорика салфетку с пометками, грозящими разоблачением Шурика. Комкая ее и засовывая себе в куртку, я мысленно бранила себя последними словами как за подобное надругательство над чувствами, так и за то, что мне, в сущности, очень понравилось целоваться с этим человеком.

– Стоп! – Я, тяжело дыша, отстранилась. – Так нельзя. Мы вместе работаем, а значит…

– Ничего это не значит. – Жорик не убирал руку с моей талии, и мне пришлось самой оттолкнуть его. – Ну ладно, – наконец отстранился он. – Я, видимо, совершенно не разбираюсь в женщинах. Мне казалось… Впрочем, неважно. – Он отошел на шаг назад. – Извини, – опер моментально потух, глаза перестали излучать тепло, губы сложились в привычную скептическую насмешку, брови опустились на свое обычное место. – Забылся. Мне казалось, это нужно нам обоим.

Я промолчала, мысленно приказывая сердцу не биться так отчаянно громко.

* * *

Я вышла из подъезда, как только убедилась, что привезший меня таксист отправился восвояси. То и дело скользя и теряя равновесие, я направлялась, естественно, к дому своего второго бывшего мужа. Мысли никак не хотели войти в нужное русло, чтобы найти благовидный предлог столь позднего – а было уже глубоко за полночь – визита.

«Не наделай глупости, малыш!» – звучал в ушах голос Жорика, и я отчаянно ругала себя и за то, что не могу забыть эти слова, и за то, что допустила такую ситуацию, и за то, что решилась цинично выкрасть салфетку в такой момент. Всем этим, конечно, я сделала хуже только самой себе. Я уже знала тепло прикосновений опера, знала, как замирает сердце от его слов… И с этим мне теперь предстояло жить, сдерживать себя всякий раз при встречах, прятать глаза, стараться выглядеть холодной. Чтобы не дай бог не подать повод к искушению. Потому что некрасиво давать повод, когда прекрасно знаешь – продолжение отношений невозможно. Понимаешь, что так сложилось, что в этой игре вы – по разные стороны баррикад, и желанное сближение в конечном счете обернется обманом.

«Ты мыслишь правильно! – отчаянно убеждал меня здравый смысл. – В конце концов, Шурика ты знаешь уже много лет, а этого опера всего неделю!»

В доме второго бывшего мужа, как и полагается, все уже спали. Телефон, насколько я знала, Шурик на ночь тоже выключал, но проблемой это не было. Как разбудить второго бывшего, не беспокоя его домашних, я знала. Этот метод был отработан нами еще в период проживания с его родителями. В те времена я, если вдруг приходилось засиживаться на работе допоздна, кидала камушки в окна нашей с Шуркой комнаты, чтобы он впустил меня, никого при этом не разбудив. Это были единственные в доме окна, выходящие на улицу.

Удивленная физиономия Шурика показалась минут через десять после того, как я пустила в ход давно забытый способ. Шурик включил настольную лампу и отодвинул штору. Я, как в былые времена, предстала перед ним, освещенная веселым светом одинокого фонаря, и отчаянно замахала обеими руками в знак приветствия. Шурик снял очки, потом надел, потом опять снял, протер поочередно стекла и глаза и постучал кулаком по лбу. Таким образом он, видимо, сообщал, что сейчас выйдет на улицу.

– Ты что, пьяная? – с ходу поинтересовался Шурик. Он был не на шутку раздражен.

– Зачем ты пристаешь к Виктории Силенской? – тоже игнорируя светские манеры при приветствии, спросила я не менее раздраженно.

Повисшая на мгновение пауза прервалась серией тщательно подавляемых смешков. Шурик никак не мог прекратить смеяться.

– Опаньки! – изрек наконец он. – Среди ночи ты вытаскиваешь меня из постели, дабы задать этот вопрос. Кэт, ты, часом, не рехнулась?

– Мне очень важно знать! – настаивала я, игнорируя попытки обидеться и уйти, на что упорно подталкивало меня мое подсознание.

– Я ни к кому не пристаю. – Шурик понял, что я не отстану, и начал говорить по существу. – Просто ухаживаю. Заметь, я даже ответил тебе, вместо того чтобы просто выругаться.

– Ухаживаешь?! За кем? Ты, неизменно так ценивший искренность, вдруг ухаживаешь за этой фальшивкой? Ни за что не поверю!