— Только не вздумай сказать, что Эрика его дочь, — вцепился Илья в край стола до побелевших костяшек.

Честно говоря, Илья уже ничему не удивлялся. Даже тому, что эта крамольная мысль вообще пришла ему в голову. Хотя он понятия не имел, что его отец и мать Эрики когда-то давно были знакомы. И даже в то, что мать Эрики имела любовника, он бы поверил. Сейчас. Ведь муж был старше её лет на тридцать. Но это была ещё большая грязь, чем Илья себе представлял. И он физически страдал, боясь услышать, что мать ему ответит.

То, что Майк Илье не родной отец как-то примеряло его с тем, что, упаси бог, они могли оказаться с Эрикой родственниками и объясняло нетерпимость матери к Эрике и отношениям с Ильёй. Но тогда либо ей надо было быть ещё настойчивей и не допустить этой кровосмесительной связи. Либо она знала, всегда знала, что Илья Майку не родной.

— Нет, нет, упаси бог, — перекрестилась Юлия Геннадьевна. — Твой отец и в глаза её не видел до того дня, как я ему изменила. А тебе тогда было почти пять.

Илья отпустил стол, чувствуя, как спине потёк ледяной пот, выглотал полстакана приятно освещающей лимоном прохладной воды и с облегчением выдохнул.

— С кем изменила? Зачем? — упёрся его прямой взгляд в мать.

— Это был прощальный секс, — так и держала она за тонкую ножку в дрожащей руке бокал. — Давид уезжал в Южную Америку, в Колумбию, снимать репортаж о гражданской войне. Пригласил меня просто провести вечер. Ну а потом как-то само всё получилось.

— Само, — тяжело выдохнув, кивнул Илья. Он предположил, что этот военный журналист и есть его настоящий отец, но хотел услышать историю до конца. — Вы встречались?

— Да, довольно долго. А потом сильно поссорились, и он где-то познакомился с этой шалавой, будущей матерью Эрики, и меня бросил. Даже предложение ей сделал. Ей, а не мне. А эта тварь оказалось настолько жадной, что поторопилась выскочить замуж не за него, а за богатого папика, который ей в отцы годился. Побоялась упустить такую завидную партию, за тем, видать, и примчалась в столицу. Ну, а когда Давид вернулся, я уже встретила твоего отца. И после свадьбы ему ни разу не изменяла.

— А до свадьбы?

— Илья, — отставила она фужер. — Да какая уже разница. Мы поженились. Я забеременела и всё осталось в прошлом. Ну, до той самой встречи шесть лет спустя.

— И ты всё это рассказала отцу? Про Давида, про то, как он предпочёл тебе мать Эрики?

— Конечно, — пожала она плечами. — Мы и встретились только потому, что я пошла искать с кем бы отомстить.

— Мам, ты же понимаешь, что разбила отцу сердце? — качнул головой Илья, с жалостью глянув на женщину, что он, кажется, только сейчас начал понимать. В ней была склонность не столько к саморазрушению, сколько болезненная потребность всё рушить вокруг себя. Ей словно не жилось, когда всё было хорошо, тихо, мирно. Ей обязательно нужно всех злить, задирать, настраивать против себя. А потом стоять на этом пепелище и доказывать себе, что она сильная и со всем справится. Одна. Сама. Словно никто ей не нужен. Но разве это так? — Он всегда любил тебя. Только тебя. И до сих пор любит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Много ты понимаешь, — хмыкнула она.

— Не поверишь, много, — улыбнулся Илья. — И с кем бы ты ни встречалась до него — неважно. Может, ему и досталось твоё разбитое сердце. Может, ему и было обидно, что ты им «лечилась». Но потом ведь всё изменилось. Ты же любила отца. Так зачем?

— Господи, — улыбнулась она, — мне сейчас кажется, что ты меня старше. Но ты всегда был умным не по годам. И жутко правильным. — Улыбка медленно сползла с её лица. — Вот только когда он узнал, что я снова встречалась с Давидом, то побежал ни к кому-то, а именно к ней. И эта шалава ведь не устояла, отдалась.

— Ему было так плохо, мам, — рискнул предположить Илья. Уголок её рта горько дёрнулся, подтвердив его догадку, — что он хотел сделать тебе так же больно как было больно ему. А ты до сих пор ревновала Давида к матери Эрики, поэтому отец сделал всё, чтобы изменить тебе именно с ней.

— Считаешь, это я во всём виновата?

— Мам, посмотри на себя, — застыло его лицо, не выражая никаких чувств. — Тебе всегда доставляло удовольствие нравиться мужчинам. Ты никогда не ограничивалась одним. Ты уходила с одним. Возвращалась с другим. Улетала отдыхать с третьим.

— Не смей меня осуждать. Всё это было после развода. Я была свободная женщина. И имела право залечивать раны как считала нужным.

— Я бы и не осуждал. Если бы не два «но». Ты меришь Эрику своими мерками до сих пор. Ты с детства называла её шаболдой, а она, как минимум, не её мать и ничем не провинилась.

— Ой, ни скажи. А то я не видела, как она таскалась с кем ни попадя, — с возмущением взмахнула мать руками, — особенно когда не кому стало за ней следить.

— Не она таскалась. За ней таскались. А это принципиально разные вещи.

— Давай не будем, — скривилась она. — Не хочу делать тебе больно, но хрен Алого намного раньше побывал там, где тебе только снилось.

— Это я не буду с тобой обсуждать, — не стал Илья переубеждать мать как сильно она не права.

— Ты вообще всё это не должен со мной обсуждать. Я ведь твоя мать.

— А что стало с Давидом? Где он сейчас?

Илья смотрел, как она допила шампанское. Таким знакомым движением промокнула губы, поправляя помаду. Смяла ещё сильнее истерзанную салфетку, отбросила её в сторону.

— Он погиб. В том же году. Где-то под Боготой попал под обстрел. Мне звонил его отец, но я не поехала на похороны. Не хочу даже думать, что его больше нет.

Илья молчал.

Знала ли она, когда выходила замуж за отца, что беременна не от него? Нет. Ведь до сих пор она в неведении, что настоящий отец её сына тот, кого она когда-то действительно любила.

Может, когда-нибудь Илья ей и скажет. А, может, и нет. Может, когда Илья станет старше, она и сама увидит в нём черты того, что она так и не забыла.

Правда стала бы его аргументом в споре, если бы мать с отцом выступили единым фронтом против него и Эрики. Но матери сейчас явно было хуже, чем Илье. Она устала воевать. Устала враждовать и ссориться. Он не будет нагнетать. Они с Эрикой её простили. И только от неё теперь зависит смирит ли она свою гордыню, найдёт в себе силы отпустить прошлое и сумеет ли начать строить заново отношения с людьми, которые, чтобы она ни говорила, а были ей бесконечно дороги.