— А что там со вторым «но», — напомнила она.

— Хотел попросить тебя не вываливать на стол сиськи, когда приедешь к детям. Не надо этой воинствующей проституции. Хватит. Уже можно, мам, стать просто бабушкой.

Илья встал, так и не притронувшись к салату. Сунул официанту несколько купюр:

— За меня и за всё, что ещё закажет дама. Остальное оставьте себе.

— Илья, я не продавала их дом, — крикнула Юлия Геннадьевна, когда официант отошёл. — Он так и принадлежит Эрике.

— Это уже неважно, — обернулся он. — Думаю, вряд ли они с Ниной захотят в него вернуться. Никто не любит возвращаться в своё прошлое, хотя иногда оно действительно лечит.

— Илья! — Он задержался, видя, как губы у неё затряслись. У него тоже защипало глаза. Но она справилась. Слёзы застыли, превратив её глаза в два лесных тёмно-зелёных озера, но так и не пролились. — Люблю тебя, сынок!

— И я тебя, мам. Всегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Илья ничего не рассказал, когда вернулся. Обнял Эрику, прижался губами к виску. Но вздохнул так, словно камень с его души упал. И этого Эрике было достаточно: когда захочет — поделится.

Она думала, что в этом беспокойном мире им уже и не отмеряно счастья: все были против них, всё было против них. Но, к счастью, она ошибалась. Всё как-то потихоньку налаживалось. Илья даже выглядеть стал бодрее и «румянее», но это скорее всего из-за лечения, которой ему назначили. Теперь он ездил в больницу утром и вечером каждый день.

Но и без этого предсвадебные дни были наполнены бесконечной суетой. Но такой приятной суетой. Радостной, дружной, весёлой.

— Я не могу вас попросить: оградите его от неприятностей, — легонько потряхивая головой, словно всё ещё не веря своим глазам, Елена Владимировна поглядывала на близнецов во время встречи с Эрикой. Внешне сдержанная и строгая, она оказалась очень расположена к детям и даже отдала им на растерзание анатомическое пособие. Дети с восторгом разбирали и собирали пластмассовое человеческое тело как конструктор: прикрепляя на нужные и не очень места почки, печень, сердце и прочие органы. — Прекрасно понимаю, что это невозможно. Да и считаю такие советы вредными. Но я искренне верю, да и мой тридцатилетний опыт это подтверждает, что положительные эмоции очень важны. Конечно, они никого не излечивают, но в том море отчаяния, что живут люди с таким диагнозом, важно поддерживать общий позитивный фон.

— С детьми это нетрудно, — улыбнулась ей Эрика, не кривя душой. — У нас правда всё хорошо.

Что до, что после беседы с врачом Эрика и не собиралась киснуть. Тем более ничего из ряда вон выходящего доктор и не сказала.

«Показатели стабильные. Анализы неплохие», — скупо охарактеризовала она состояние Ильи. Но прогнозов не давала, в подробности его терапии тоже не углублялась. Описала на что следует обращать внимание.

— Усталость, температура, синяки на теле, одышка, кровоточивость дёсен, — перечислила она. А ещё доходчиво рассказала о пересадке костного мозга. — Есть два варианта как получить донорские стволовые клетки. Первый — это специальные препараты. Под их воздействием они активно выбрасываются в кровь донора. Затем при трансплантации она пропускается через специальный сепаратор и больному вливают только эту «выжимку» стволовых клеток, а остальное возвращается обратно донору. И второй вариант — костный мозг берут из заднего гребня подвздошной кости специальной иглой, — подтянула она к себе манекен и, повернув на бок, показала рукой ниже поясницы.

Всё это Эрика уже, конечно, прочитала. И свою кровь на всякий случай на анализ тоже сдала. Смертельно пугало её другое: что во время подготовки к пересадке у больного уничтожается собственный костный мозг. И полностью подавляется иммунитет. Если донорские клетки не приживутся, то надежды просто нет. Органы «сгорают», как говорят все, кто с этим сталкивался. Шансов выжить нет.

Да и жизнь после пересадки, можно сказать, никогда не станет прежней. Это постоянные лекарства, обследования, ограничения и страх. Но между жизнью и смертью всё же это будет жизнь. И это обнадёживало.

— Нет, детей, конечно, никто не использует как доноров, — развеяла сомнения Эрики врач. Хотя будь у неё другой ответ, Эрика точно знала, что Илья ни за что бы не позволил даже заикаться о этом.

«Показатели стабильные. Анализы неплохие», — сказал и другой врач. Врач Алого. К нему в больницу они тоже частенько заезжали. С Ильёй, с детьми.

Как-то не сговариваясь, они решили эти дни не расставаться. И где только не побывали, каждый день выбираясь то на экскурсию, то в зоопарк, то в театр, а то и просто ходили покататься с горки.

Но костюмерная «Ленфильма» стала их самым любимым местом. В кого они там только не наряжались. В благородную царскую семью. В беспощадных пиратов. В средневековых рыцарей и пастушек. Детям больше всего понравился Хэллуин, а Илье — наряд восточного султана. У которого, правда, была, только одна наложница. Зато какая!

— А давай возьмём на свадьбу какие-нибудь костюмы? — предложила Эрика, когда, оставив Толику и Нине не желавших уходить детей, они очередной раз вышли из мастерской. — Тебя оденем как Пушкина, меня как Наталью Гончарову на балу. Гончарову, — подняла она палец, — символично. Будет невычурно, интересно и без всей этой ужасной банальной мишуры с фатой и свадебным платьем.

— Слушай, а… давай! Закажем настоящую карету, — оживился Илья. — И обед где-нибудь в Царском селе или Павловске. Как на счёт Эрмитажной кухни?

— Скромный обед, Илья, скромный, — покачала головой Эрика, поднимая воротник и обнимая его за талию. Похолодало. — Не в Екатерининском дворце, а просто в каком-нибудь уютном ресторанчике.

И тень, что пробежала по его лицу, была Эрике хорошо знакома: она ведь поставила условие никому не говорить о свадьбе. Но и сама чувствовала, как это было неправильно, и меньше всего на свете хотела расстраивать Илью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍