я держала его в моей собственной темнице. Это я дала ему и алые, и черные доспехи, в которых он первенствовал в обеих ассамблеях. Поэтому я и просила вас в тот памятный день призвать его на подвиг ради вас, ибо уже подозревала, что сердце его отдано вам как единственной даме, достойной его. Одно время я лелеяла надежду, что он меня полюбит, но его ответ разубедил меня, и с той поры я только и мечтала открыть, к кому обращены все его помыслы. Вот для чего я дважды приезжала ко двору.

– Но вы сказали, что лучше всего быть вчетвером: почему? Если есть тайна, не лучше ли она будет сохранена среди троих?

– Да, без сомнения.

– Так значит, втроем лучше, чем вчетвером.

– Госпожа, это не тот случай. Рыцарь вас любит, это не подлежит сомнению; Галеот об этом знает, а стало быть, пребывая вместе, они смогут говорить об этом в свое удовольствие. Но не вечно же они будут здесь; они даже поторопятся уехать; а вы останетесь, и вам некому будет поверить свои думы; придется вам нести их бремя одной. Если бы вы соизволили взять меня четвертой в ваш круг, мы бы утешались в их отсутствие, беседуя о них меж собою, как они непременно будут беседовать о нас.

– Однако, – сказала королева, – вы знаете, кто этот рыцарь, о ком вы говорите?

– Боже мой, нет! Но по взорам, которые он метал на меня, пока оставался с вами, по явной тревоге, что его заметят, вы можете судить, узнал ли он меня.

– О! Я вижу, вы слишком хитроумны, чтобы мне надеяться что-либо скрыть от вас. Вы желаете полного моего доверия; вы его получите. Да, я люблю бравого рыцаря, не буду отпираться перед вами; но если я несу свое бремя, я хочу, чтобы и вы несли свое.

– Что вы хотите сказать, госпожа моя? Само собой разумеется, я сделаю что угодно, чтобы заслужить вашу дружбу.

– Вы ее заслужили; могла ли я пожелать себе лучшую наперсницу? Но только знайте: начав однажды, я с вами уже не расстанусь; ежели я с кем сроднюсь, не бывает дружбы крепче, чем моя.

– Что ж, будем вместе, госпожа, везде и всюду и сколько вам угодно.

– Предоставьте мне заботу о том, как лучше укрепить нашу дружбу; и знайте отныне имя рыцаря, которого вы держали в плену и который дал мне клятву: это сын короля Бана Беноикского, это Ланселот Озерный, лучший на свете рыцарь.

За этими беседами настало время ложиться спать. Королева пожелала разделить свое ложе с госпожой Малеотской, которая этому долго противилась, якобы не заслужив такой чести. Не спрашивайте, говорили ли они еще о том, что было у них на душе, прежде чем заснуть. Королева спросила у подруги, отдала ли она уже кому-нибудь свою любовь.

– Нет, я любила всего лишь раз, и это были одни мечтания.

Она подразумевала Ланселота, в которого была одно время безумно влюблена. Тогда королева утвердилась в своем замысле; но она не желала ничего говорить, пока не узнает, каковы обстоятельства у Галеота.

Они поднялись на рассвете и отправились к шатру короля, чтобы составить приятное общество монсеньору Гавейну.

– Просыпайтесь, сир, – сказала королева с улыбкой, – это уже верх лености – спать по сию пору.

Затем, взяв с собою многочисленную свиту из дам и девиц, она поехала к тому месту, где накануне дала первый залог любви.

– Вот место, – сказала она госпоже Малеотской, – которое я отныне предпочту всем другим. Тут мне дано было свести знакомство с двумя отважнейшими рыцарями на земле! Вы заметили, сколь прекрасен, благороден, великодушен Галеот? Скоро я поведаю ему, как мы стали неразлучными подругами, и я уверена, что он будет этому очень рад.

Когда они вернулись к шатру короля, они увидели там Галеота, и королева сказала, найдя случай отвести его в сторонку:

– Галеот, во имя того, что вам дороже всего на свете, скажите мне, любите ли вы всею душой хотя бы одну даму или девицу?

– Нет, госпожа.

– Вот зачем я это спрашиваю: я избрала себе любовь по вашей воле; теперь я намерена избрать вам любовь по моей, а именно – прекрасную, учтивую и мудрую даму, видного положения, облеченную немалой властью.

– Как пожелаете, госпожа моя; я ваш телом и душой; извольте сказать, кто эта дама, которую вы задумали дать мне в подруги.

– Она вам отсюда видна; это госпожа Малеотская.

И тогда она изъяснила ему, как эта дама узнала их тайну и как она целый год держала Ланселота в своем плену.

– Я знаю ее как самую лучшую и верную даму на свете; оттого-то мне и хотелось бы, чтобы вы связали себя взаимной любовью. Разве мудрейшему из рыцарей не пристало иметь мудрейшую из подруг? Когда вы с моим рыцарем будете в дальних краях, вы сможете вдвоем беседовать о том, что мило вашим сердцам, о том, что сокрыто в глубине ваших дум. А тем временем нам, остающимся здесь, вернее достанет сил переносить наши горести; общими будут наши радости, страдания и надежды.

– Я вам ответил, госпожа, – повторил Галеот, – я ваш и телом, и душой.

Тогда королева призвала госпожу Малеотскую.

– Готовы ли вы, – спросила она, – сделать то, что я пожелаю?

– Разумеется, госпожа.

– Тогда я отдаю вас душой и телом этому рыцарю. Согласны ли вы на это?

– Госпожа моя, вы можете располагать мною, как сами собой.

– Подайте мне оба ваши руки. Галеот, я дарую вас этой даме в чистосердечной и верной любви. А вас, госпожа Ма-леотская, я дарую этому рыцарю как тому, кто отныне завладеет вашими сладчайшими помыслами.

Оба изъявили согласие; королева велела им обменяться поцелуями, и они уговорились придумать способы видеться как можно незаметнее и чаще.

Уладив это, они вернулись к шатру короля, который ожидал их, чтобы отправиться к мессе. После службы и утренней трапезы они пошли навестить монсеньора Гавейна: они решили проведать рыцарей, раненных в последних ассамблеях, притом Галеот одной рукой поддерживал госпожу Малеотскую, а другой королеву. Наконец, они условились собраться снова ближайшей ночью, как собирались накануне, и на том же самом месте.

– Я останусь с королем, – сказала королева, – а вы пока предупредите своего друга, чтобы он затерялся в толпе рыцарей; его здесь редко видели, так что никто не станет им заниматься; а когда мало-помалу собрание разойдется, мы сможем, не возбуждая подозрений, доехать до знакомого вам места.

Галеот не преминул известить своего друга об этом уговоре. Когда уже близился вечер, он велел своему сенешалю выехать в луга с