дочерью. — Юна подтягивает ноги в кузов, скрещивает перед собой. — Да, сделать выбор на первый взгляд несложно. Убит чужой сын, почти у моего порога — мне, казалось бы, впору забыть все свои обиды и ежесекундно демонстрировать детям материнскую любовь. Вроде бы безусловная любовь такое и предполагает?

Из травы доносится голос Коула:

— Ты не у того спрашиваешь. Как по мне, люди вообще не способны на любовь без условий.

— Правда? — Юна, по сути, тоже так считает, но никогда не произносила этого вслух.

— Самый сильный инстинкт у всех млекопитающих, причем я говорю только о млекопитающих лишь потому, что ими занимаюсь профессионально, — уклоняться от боли. Отключить этот инстинкт непросто. Но люди, как и животные, делают это постоянно. Подвергают себя смертельной опасности, чтобы спасти детей. Однако душевная боль — совсем другое дело. Если твою собственную любовь выливают на тебя обратно — этакой рекой без всяких условий, можно с легкостью уклониться от боли, попросту спустив воду.

Эта метафора до болезненности четко отражает все чувства Юны. Гепу — река величиной с Бразос, Тее — тоненький ручеек. И Марч: пересохшее русло, где порой появляется скудная струйка. Любовь, в которой и ног-то толком не замочишь.

— Я ужасный человек, — произносит Юна в расчете на то, что это так резко разойдется с ее мнением о самой себе, что горло прекратит сжиматься, она снова сможет дышать. Но вместо этого слова звучат скомканно, ущербно.

Коул оказывается рядом так быстро, что она не успевает отреагировать. Снова садится на край кузова с нею рядом.

— Я говорил не о тебе, — замечает он. — А еще — ты смотришь на ситуацию не под тем углом. Даже если это справедливо применительно к тебе — а я этого не говорил, — это лишь означает, что ты — нормальный человек. Это превращает тебя в человека — вместо нелюдя.

— Как там твой желудок? — интересуется она.

— Набит под завязку, но оно того стоило. Как только перестанет тошнить, пойду есть дальше.

Юна не двигается с места.

— Не надо так себя корить. Ты слишком много рассуждаешь, — заявляет Коул.

— Я вообще склонна рассуждать.

— А ты давно что-то делала не рассуждая?

— Например, приехала сюда, к тебе.

— О, — говорит он. И в этом единственном звуке она слышит, как он доволен.

— Стой, погоди-ка. Другой пример — мой ответ на твой вопрос. Его я тоже дала не рассуждая. Что мне не свойственно. Может, именно поэтому мне так хорошо в твоем обществе. Я здорово устала от самой себя. Готова стать другой. — Она отводит взгляд в сторону реки — ей не хватает мужества отследить реакцию Коула.

— Уверен, что Юна считает: пора домой. А как бы поступила эта, другая женщина?

— Ты меня доведешь до беды, — шепчет она.

— Чего? — переспрашивает Коул. — Я разобрал только «беды».

Она поворачивается к нему, качает головой:

— Не знаю, как бы она поступила, потому что, подумав, понимаю: сама я так поступить не могу.

— Ну, приехали, — говорит он. — Я не стану давать тебе совет действовать не рассуждая. Для меня самого это редко заканчивалось удачно.

— А ты долго рассуждал, прежде чем мне сегодня позвонить?

— Об этом я рассуждал примерно раз в каждый час после нашей встречи.

Вроде бы утверждение не менее опасное, чем гремучая змея. Но Юне после него почему-то делается легче на душе — легко как никогда.

— Еще до того, как узнал про Арти?

— Удобный предлог. Я счел это знаком судьбы. Но ни на что не рассчитываю.

— То есть не позвонить не мог, но не рассчитываешь, что это к чему-то приведет?

— Да, логика у меня дырявая, — соглашается Коул. Подтягивает ноги, тоже скрещивает перед собой — теперь Юна едва ли не касается его колена.

— Я не верю в судьбу, — заявляет Юна. — Вот разве что эта другая женщина и есть судьба.

— Неприятно мне это говорить, но, будь она судьбой, мы бы не сидели здесь вместе. В темноте. С миской теста.

— Я бы порядочным образом съела две штучки, остальные бы припрятала. Собрала бы все тревоги за детей и спрессовала в гнев на Питера. За то, что у него такие складные отношения с Теей. Что нам опять приходится иметь дело с этой Ли. Питер вернулся бы домой, и, вопреки самым лучшим моим намерениям, мы начали бы скандалить. Я бы так и не узнала, что произошло, что он по этому поводу почувствовал: все сомнительные факты он скрыл бы из страха, а все хорошие — из вредности.

— Звучит некрасиво.

— Согласна.

— Так стань этой самой женщиной, — предлагает Коул.

А она, не рассуждая, подается вперед, прикладывает ладонь к его щеке. Прижимается лбом к его лбу, вторую руку кладет ему на бедро. Чувствует, как он вдыхает, а больше — никаких движений. И тут запускается цепочка рассуждений; «Не рассуждай, не рассуждай, — приказывает она себе, — как он ведет себя с коровами и лошадями, со своими пациентами, почему ему с ними не опасно». От него исходят волны покоя, которые уносят всякое ощущение угрозы. Этот покой должен бы усмирить стук ее сердца, отправить ее обратно домой. Ничего она с собой не может поделать, даже по здравом рассуждении. Она его целует.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Марч провел весь день, дожидаясь, что Арло заговорит про выстрел, но ответом ему было только молчание. Молчание в доме у Марча, молчание, когда они отгоняли «бронко» от реки, молчание на крыльце, пока они приканчивали пиво из холодильника. Марч вернулся из винного магазина с виски и новым запасом пива — Арло все на веранде, но теперь рядом с ним сидит Геп, поставив свой эвакуатор на газоне так, будто ему может потребоваться экстренное отступление. Марч неохотно вылезает из своего фургона, вытаскивает пакет.

— Присоединяйся, — окликает его Геп. — Я тут рассказываю Арло, как утром ездил к Арти. И о том, что решил попробовать новый подход к жизни: умение прощать — не такая уж великая ценность. Сегодня много чего произошло. Собственно, много чего вообще происходит после твоего возвращения.

Гепу как-то удалось вывести Арло из состояния безразличия. Судя по выражению лица, он балансирует на грани горя и гнева. Арло и Геп никогда не были особо близки, и все же Марч не привык к тому, чтобы Геп взвинчивал людей. Дурной знак. Марч запускает руку в пакет, вытаскивает банку пива. Подходит к крыльцу, подает ее Арло, ведет его, взяв за плечо, подальше от Гепа, к качелям на веранде. Арло в один глоток выпивает полбанки, нагибается в сторону, чтобы Марч не закрывал