которых Гонсалес завозил из Южной Америки и ещё чёрт знает откуда – многие из них даже не говорили по-испански.

Кроме того, сеньор Гонсалес за свой счёт модернизировал больницу и школу для детей местных жителей, а главное – обеспечил безопасность для населения Острова. Если до Гонсалеса, что уж говорить, Остров был рассадником преступности, которая всегда идёт следом за высокой безработицей, то теперь частная служба безопасности навела порядок, и жители, как и туристы, могли безбоязненно выходить на улицу в любое время суток.

Успехи Гонсалеса на данном направлении были столь значительны, что позволили муниципалитету сократить на Острове полицейский участок – теперь со стороны властей за Остров отвечал инспектор, приезжавший на катере с одного из соседних островов, в основном для того, чтобы выпить текилы с самим хозяином, а чаще с его начальником службы безопасности, здоровенным метисом-колумбийцем по имени Энрике, и отбыть восвояси для написания отчёта о том, что во владениях сеньора Гонсалеса – тишь да гладь, да божья благодать.

Впрочем, такая идиллия наступила только после того, как Гонсалес поставил под контроль все транспортные сношения Острова с внешним миром – а именно катера, которые курсировали пару раз в день с пристани до ближайших островов. После того, как и этот маленький бизнес выкупил Гонсалес – на деньги он не скупился, но сосредотачивал всё в своих руках с редкой настойчивостью – катера стали ходить шесть раз в сутки для удобства отдыхающих.

Вот только своего аэропорта сеньор Гонсалес так и не построил, так что прибывающие туристы пользовались катерами. Но это, пожалуй, было единственное неудобство, если его можно таковым назвать.

Муниципальные власти были в восторге от свалившегося на их голову счастья и только что пылинки с Гонсалеса не сдували.

В общем, ему удалось осуществить желаемое – создать маленький островной рай для состоятельных туристов.

И вот в эту-то идиллическую картину и окунулся прибывший на отдых Калныньш.

Первые три-четыре дня он провёл на океанских пляжах и не пожалел о своём выборе – качество сервиса действительно соответствовало рекламе, что нечасто случается в наши дни.

И вдруг в этом райском уголке случилось чрезвычайное происшествие.

Более того – случилось убийство.

Убита была женщина, проститутка из числа обслуживавших отели мигранток. Её тело с проломленным черепом выбросило волнами прямо на пляж, и, как ни старались соответствующие службы «ликвидировать последствия» максимально быстро, о происшествии стало известно, слух пронёсся по Острову, и даже прибыл вне графика инспектор, чтобы составить протокол – замолчать преступление не удалось…

Энрике был зол и раздражён, впрочем, он изо всех сил старался скрывать своё раздражение и клятвенно пообещал инспектору принять все возможные меры для скорейшего расследования досадного инцидента.

Вечером Энрике пил текилу в баре.

К нему подсел Калныньш – они уже были знакомы. Но вряд ли Марк смог бы объяснить, что именно заинтересовало его в тот момент в этом преступлении. Скорее всего, на разговор с начальником службы безопасности его толкнула интуиция.

Энрике много пил и быстро пьянел, и в нём нарастало желание излить душу перед Калныньшем.

– Дура она! – надрывался он, опрокидывая очередную рюмку. – Дура! Сбежать захотела! С Острова! От сеньора! Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Понимаю, – терпеливо кивнул Калныньш.

– Сбежать! Отсюда! – Энрике вдруг понизил голос. – Марк, отсюда невозможно сбежать!

Все капитаны и матросы катеров, которые уходят с Острова, работают на меня, ты понимаешь, Марк? – он нервно рассмеялся.

– А дурочка этого не поняла, – прокомментировал Калныньш.

– Ага, – Энрике был уже совершенно пьян. – Именно, не поняла. От сеньора Гонсалеса никто ещё не сбегал, хи-хи! Ты думаешь, она первая такая умная? Когда мы работали в Колумбии, у нас тоже были такие… которые сбегали с плантаций, ну ты понял, да?

Марк кивнул.

– Вот так мы и зарабатываем деньги, а ты думал нам легко, да? – продолжил колумбиец, жалуясь собеседнику на свою нелёгкую жизнь.

«Какое мне дело, как ты зарабатываешь деньги, – подумал Калныньш. – Я же тебе не рассказываю, как их зарабатываю я, правда ведь?»

Энрике взял в руки цифровой фотоаппарат, всё это время лежавший перед ним на столе, пролистал кадры, выбрал фото женщины.

– Вот она, видишь? – он повернул экран к Калныньшу. – То ли полька, то ли русская, не помню точно, у меня записано.

«На вид лет тридцать-тридцать пять», – оценил тот.

– Я думал, у вас тут помоложе барышни, – сказал он вслух.

– У нас – всякие, – гордо ответил Энрике уже заплетающимся языком. – На любой вкус. Некоторые любят как раз за тридцать…

Он залпом опрокинул ещё рюмку текилы и устремил на Калныньша взгляд осоловевших глаз.

– Я тебе ещё одну вещь скажу, – он понизил голос. – Но только тебе. У неё в белье была зашита фотография. Мужчины. В военной форме.

– У тебя переснято? – Марк кивнул на фотоаппарат.

– Угу, – подтвердил собеседник, начиная снова листать снимки кнопками, – сейчас попробую найти. Только она старая была, потёртая, мелкая и плохого качества. А так – поляк, скорее всего.

С увеличенного снимка – он был действительно очень плохого качества, не соврал Энрике – смотрел солдат-срочник в советской военной форме восьмидесятых годов.

– Он русский, – поправил Калныньш, – это русская форма. Погоди, не убирай… – он почти вырвал фотоаппарат из рук владельца, совершенно не понявшего, чем так заинтересовало гостя изображение постороннего человека, показанное за рюмкой из пустого любопытства и желания поболтать.

– Это русская форма, – повторил Калныньш, чтобы скрыть овладевшее им напряжение. Потому что он узнал человека на фотографии. Не мог не узнать.

Несмотря на то, что это было семнадцать лет назад.

И услужливая профессиональная память стала извлекать из своих глубин прилагающиеся к этой фотографии слова, бегущей строкой, словно переключая в его мозгу давно не использовавшиеся, но вполне годные тумблеры:

«Турманис Юозас Станиславасович, 1967 года рождения, литовец. Рост выше