«Так у тебя ж вроде есть уже — Мельна».

«Мельна — это имя оригинала, а я хочу собственное».

«Ну, так придумай. Какие проблемы?»

«Хочу, чтобы ты придумал».

«А почему не сама?»

«Сама я боюсь, что мне не понравится».

Я мысленно почесал затылок.

Стоит идти у неё на поводу или не стоит?

Ладно, придумаю что-нибудь. А не понравится, выключу.

«Ну… пусть будет… Мела».

«Мела?.. Почему Мела?»

Или мне показалось, или голос моей виртуальной спутницы действительно дрогнул.

«Потому что похоже на Мельну, но в то же время не Мельна, вот почему».

Вердикта я дожидался минуту.

«Ладно. Пусть будет Мела. Согласна», — ответила, наконец, подселенка.

Голос её и вправду звучал странновато. В нём сейчас будто смешалось то, что смешать невозможно. Страх и одновременно решимость, сильнейшее удивление и абсолютная вера в незыблемость и неизменность привычного, дикое любопытство и полное безразличие к выяснению непонятного…

После обретения имени говорливость у моей спутницы вдруг резко пошла на убыль. По факту, она молчала до самого вечера, ограничиваясь только короткими репликами — куда нам идти и где удобнее остановиться для очередного привала.

Усталости я, кстати, почти не чувствовал, а останавливался, в основном, только чтобы уточнить маршрут и перекусить.

В ранец хозяйка подворья, как и предполагалось, напихала целую кучу всякого рода вкусностей. Поглощать их было сплошным удовольствием. Особенно, если учесть, что есть приходилось теперь за двоих.

На ночлег я решил устроиться часа через три после наступления темноты. Умение видеть в потёмках, в отличие от личного искажающего поля, после перехода через портал не исчезло и восстанавливать его, как барьерное зрение, с помощью подселённой личности мне не понадобилось.

«Наверное, это взаимовлияние, — предположила Мела, когда узнала, что тоже теперь видит ночью, как днём. — Ты теперь различаешь барьерный рисунок, а я вижу, как кошка, — и, не удержавшись, с ехидством добавила. — А Мельна ночью только с фонариком может».

«Не страшно. В потёмках можно и по барьерному зрению ориентироваться. Раньше я его тоже использовал. Ну, пока оно не пропало».

«Я помню. Ты говорил».

Сказала и вновь замолчала, как будто в себя ушла. Даже обидно стало. Словно бы она раньше болтала со мной только лишь из-за имени, а как получила, так сразу и весь интерес потеряла.

Ночь я провёл в шалаше, который сам и построил, нарубив с помощью МСЛ веток с ближайших деревьев.

«Какая интересная у тебя лопатка», — заметила спутница по самый конец работы.

«Не жалуюсь», — не стал я развивать тему.

Рассказывать, скольких людей эта лопатка уконтропупила, мне сейчас не хотелось.

Поэтому просто забрался в шалаш, лёг на спину и закрыл глаза.

«Ты ранец весь осмотрел? Кроме еды там ничего не было?»

Я устало вздохнул.

«Хочешь, чтобы я прямо сейчас распотрошил его до самого дна?»

«Да. Хочу».

«Ладно. Начнём потрошить».

Ранец я использовал вместо подушки, тянуться за ним не потребовалось, так что уже через пару секунд его содержимое высыпалось на землю.

«Тесты», — то ли спросила, то ли засвидетельствовала «соседка».

«Да, тесты на ИБС. Я сам их туда положил, — кивнул я, собирая рассыпавшиеся бумажки. — Хм… вообще-то их всего три было. А здесь семь».

«Сравни», — предложила Мела.

Прищурившись (ночное видение — штука полезная, но от дневного всё-таки отличается), я принялся сравнивать.

«Три — точно мои. А вот остальные… тут есть вторая полоска. Зачем?»

«Что зачем? Зачем вторая полоска или зачем Мельна их тебе подложила?»

«И то, и другое».

Хотел было добавить «и можно без хлеба», но удержался. Мела эту пасхалку всё равно не поймёт, а объяснять — только время зря тратить.

«На вопрос номер два отвечу: не знаю. На первый: попробуй использовать, может, что и получится».

Предложение выглядело разумным.

Действительно. Почему бы и не попробовать?

Капля крови из пальца упала на тест «от Мельны». Основная шкала, как и сутки назад, окрасилась красным до риски с номером «19». Дополнительная контрольная полоса осталась бесцветной.

«Ну? И что это значит?», — поинтересовался я, выждав ещё секунд двадцать и ничего нового на тесте не обнаружив.

«Это означает, что ты его зря использовал», — невозмутимо ответила Мела.

«Но ты же сама предложила».

«Да. Но, как оказалось, ты ещё не готов».

«К чему?»

«Не могу говорить».

«Что значит не могу?»

«На моей личности стоит блок. Его поставила Мельна».

«Понятненько».

Я ненадолго задумался.

«Знаешь, когда ты была в отключке, Мельна сказала мне: всё, что она знает и помнит, ты тоже знаешь и помнишь. Это действительно так?»

Спутница внезапно притихла. Видимо, тоже задумалась.

«Нет. Это не так. Точнее… не совсем так, — сообщила она секунд через десять. — Я совершенно не помню своего детства. Воспоминания начинаются лет примерно с шести по стандартному исчислению».

«По стандартному — это как?»

«Как принято в мире, из которого ты пришёл».

Шесть лет на Флоре, как я быстро прикинул, приблизительно соответствовали девятнадцати с половиной земным.

«Зачем ей это понадобилось?»

«Не знаю».

«Ты родилась не здесь», — пронзила меня неожиданная догадка.

«Возможно, — не стала настаивать Мела. — А, возможно, и нет».

Я снова задумался. Но чем больше я размышлял, тем отчётливее понимал, что допрашивать Мелу бессмысленно. Если на её памяти и её знаниях стоит блок, она мне сейчас всё равно ничего не расскажет. Вопрос: расскажет ли после? И что надо сделать, чтобы блокировка исчезла?

«Ладно. Пойду-ка я лучше на боковую. А не то, если мы продолжим играться в вопросы-ответы…»

«То будем играться в них до утра, — закончила спутница. — Спокойной ночи, Дир».

«До завтра, Мела».

Прежде чем провалиться в сон, я какое-то время пытался представить, как выглядела Мельна в молодости. Но, что удивительно, никакого «особенного» подтекста в этом не ощущал. Она мне казалась, скорее, сестрой или тёткой, а вовсе не той, с которой хотелось бы близости. Почему так? Да фиг его знает. Наверное, после Пао и Ан никакие другие женщины мне были просто неинтересны…