– Варя? Ты там? – забеспокоился Люцифер. – Ты меня слышишь?

С другой стороны, если я пошлю Невского, то останусь совсем без мужиков. После этой лжи по телефону, будто я сижу дома и смотрю телевизор, Рафа уж точно теперь ко мне не приблизится. По его понятиям, я неверная и лживая девушка.

Какой ужас!

Неужели он и вправду обо мне такого мнения?

– Да, я тут, – наконец-то ожила я, – хорошо. Заезжай за мной в восемь.

– Океюшки, – довольно ответил Невский, – пока, солнышко. Буду скучать.

Я отключилась, не удостоив его даже скудным «я тоже». У него действительно поехала крыша. За два с половиной года это его первое «солнышко» в мой адрес.

Когда я выбралась из моего звуконепроницаемого переговорного пункта, со столика уже было убрано, на нем снова стояли фоторамки, которые я до этого убрала на полку с альбомами и книгами. В самом центре лежал снимок Славы. Тот самый, что мы выбрали из большой стопки его фотографий.

– Завтра я отдам его Илоне, чтобы она заказала памятник, – услышала я бархатный баритон Рафы, который стоял позади меня.

Я молча кивнула, одобряя выбор снимка. Славка вышел задумчивым, но ужасно милым. Каким он всегда и останется в моих глазах.

Я повернулась лицом к хозяину дома:

– Рафа, я не хотела…

– Варя, уже поздно, – перебил он меня, переводя растерянный взгляд на входную дверь, – давай я тебя отвезу, а завтра заеду в полдесятого. Ты не знаешь, где теперь живут… жили тетя Валя и дядя Юра. Сама не найдешь. Там не улица, а лабиринт.

Сглотнув ком в горле, я напялила кроссовки и захватила сумку, куда сунула записную книжку Славы. Спускаясь по крутым ступенькам полутемного подъезда, я чувствовала слабое дыхание Рафы на моей шее.

Ну почему все сложилось так? Может, на мне какое-то заклятье, моя прабабушка увела мужа у какой-нибудь купчихи, а та взяла и прокляла всю женскую половину моего рода. Почему у меня не может быть счастья в личной жизни? Неужели я так много прошу: милого, красивого, умного, хорошего, доброго, видного, с чувством юмора и чтобы меня любил? По-моему, очень даже скромно. Мне даже Орладно Блума не надо. Хотя, если предложат, я, разумеется, не откажусь.

В машине мы тоже молчали. Рафа предусмотрительно включил радио. Видимо, чтобы у меня не возникло желания устроить разговор по душам на тему «Ты во мне жестоко ошибся – я вовсе не распутная девка».

Подперев ладонью подбородок, я лениво следила за проносящимися мимо фонарями и думала о завтрашнем дне.

Самое страшное на свете – это присутствовать на похоронах родственников и друзей. Что может быть хуже этого? Только присутствовать на своих в виде неприкаянной души. Интересно, а куда отправился Славка? Согласно нашей православной традиции вариантов всего два. И мне искренне хочется верить, что Калинин все же будет наблюдать за теми, кого он оставил на грешной земле, сверху, а не снизу. Кстати, надеюсь, он не будет приходить ко мне по ночам и просить доделать за него какое-нибудь ужасно важное неоконченное дело. Не люблю призраков. Они меня смущают и вгоняют в краску.

«Креста» тем временем неумолимо приближалась к моему потрепанному жизнью и тремя поколениями безмозглых подростков подъезду, а я задумалась над стратегией своего поведения.

Какими стали наши с Рафой отношения после этого незабываемого страстного поцелуя? Мы были друзьями (это с натяжкой, скорее знакомыми), а теперь вроде как парень с девушкой?

Я гневно сжала руки в кулаки. Не позвони Невский в самый счастливый миг моей молодой, но уже такой унылой жизни, Рафа бы о нем и не вспомнил. И не сидели бы мы теперь как два сыча на разных деревьях, а целовались-миловались, не могли бы друг от друга оторвать ни глаз, ни рук, ни других конечностей. Да я бы вообще не поехала домой, а осталась бы у моего Бонда! На весь отпуск!

«Японка» тихонько остановилась в двух метрах от кривой двери моего дома, и я развернулась к водителю. Рафа не шелохнулся, так и сидел в позе молодого Шумахера, серьезно глядя перед собой и вцепившись руками в руль.

– Ну, я тогда пойду, – проскулила я, как побитая собачонка. Все-таки должна же быть у человека жалость!

Рафа кинул на меня равнодушный взгляд и снова уставился в голубую даль.

Все, приехали. Отпуск в берлоге у Бонда отменяется из-за наличия отсутствия у него ко мне положительных чувств.

– Завтра в полдесятого? – Я решила дать ему последний шанс оттаять и кинуться ко мне со словами «прости меня, я был неправ».

Снова еле заметный кивок и ноль эмоций на смуглом лице. Вот сволочь! А я его на прощание еще поцеловать хотела!

– Пока, – небрежно кинула я и хлопнула дверью так, что она чуть на упала к моим ногам. Было бы неплохо, злорадно улыбнулась я, глотая облака пыли, оставленные «Крестой».

В ту ночь спала я плохо. Практически не спала вовсе, а лишь вертелась, утирая пот с бледного лица. Виделась мне всякая ерунда, начиная от недалекой блондинки Эллочки Астеевой, которая прогуливается с довольным Рафой под моим окном, и заканчивая переписанной Конституцией Российской Федерации, согласно которой теперь Путин может оставаться президентом России посмертно. Как Мао Цзэдун или Назарбаев.

В начале седьмого я решила, что уж лучше я посмотрю телик, чем такие вот кошмары, и решительно поднялась из мятой кровати. До девяти утра я тупо переключала каналы, роняя робкие слезинки и думая о том, какой кошмарный день ожидает меня впереди.

Обычно на похороны надевают все черное, верно? В свои 24 года (25 через полторы недели) на событии такого рода я присутствовала всего один раз. И случилось это, когда мне только исполнилось 11. Умерла моя троюродная бабушка, и мы всей семьей отправились в ее деревню, чтобы проводить нашу родственницу в последний путь. Честно говоря, эту бабушку я видела всего лишь раз, и то пьяную. Поэтому чувства большой потери я не испытала, а, наоборот, была рада пропустить школу аж целых два дня подряд. Видя мою открытую улыбку, присутствующие списывали это на шоковое состояние от потери любимой бабуленьки. Именно тогда у меня начались проблемы с людьми, которые не умеют держать в себе свои траурные эмоции. На протяжении всей церемонии ко мне то и дело подходили совершенно незнакомые люди, пытались уткнуть мое румяное лицо к себе в живот и просили меня не стесняться слез. Вскоре моя беспечная улыбка исчезла так же стремительно, как нововыпущенные фабриканты с нашей эстрады, и мне и правда хотелось рыдать, лишь бы все эти многочисленные родственники перестали трогать меня руками и трепать по щекам.

Итак, в конкурсе «Что я надену» победителями оказались брюки из черного шелка широкого покроя, в которых я выгляжу как настоящая фотомодель (да, я очень скромный и правдивый человек), блузка темно-синяя – черных в наличии не оказалось – и босоножки от Джимми Чу (китайская версия) на платформе девять сантиметров цвета морской волны. Прости меня, Калина, что вырядилась к тебе на похороны как на модную вечеринку. Но просто мне хочется, чтобы ты видел, как ты мне дорог.