Кристина взяла под руку Валентину Геннадьевну, и они последовали за парнями вниз. Я пристроилась прямо за ними, чтобы в случае чего подхватить одну или вторую. Тетя Валя казалась совсем безжизненной и больной. А Кристина выглядела так, будто год не ела ничего, кроме шпината.

В автобусе поехали соседки, Кристя, тетя Валя и еще какие-то люди. Илона Давыдовна оседлала свой «Вольво», некоторые мальчики-танцоры тоже были на своих железных скакунах, а мы с Рафой вновь оказались вдвоем в его «японке».

На кладбище мне было совсем худо.

Наверное, дело в том, что я не люблю кладбища. Поправка: наши кладбища. Сколько раз в американских фильмах я видела их места для закапывания усопших. Это не кладбища, это скорее парки: зеленый газончик, ни грамма мусора. Все могилки белые, красивые и ухоженные, расположенные ровными рядами.

Почему наши должны напоминать декорации к фильмам ужасов?

Помню, было мне лет шесть и поехали мы с мамой и папой на родительский день помянуть какого-то родственника. Могила этого самого родственника была прямо у дороги, поэтому мама сказала мне от машины далеко не отходить. А я, с детства умом не отличавшаяся, решила посмотреть разнообразные памятники. Не знаю, далеко ли я забрела, но мне еще долго снились вороны, клевавшие печеньки в железных тарелочках, покосившиеся лавки и черно-белые облезлые фото умерших.

С того времени кладбища я не переношу вовсе. Как-то раз лет в 14 поехала я ночевать к своей подруге, дом которой стоял на отшибе. А в метрах трехстах уже начинались могилы. Клянусь, мне всю ночь слышалось, как мертвые восставали из своих земляных жилищ и грозились прийти по мою бедную душу.

Всю церемонию я была словно в тумане и поэтому неважно ее помню. Гроб достали из автобуса, донесли до разрытой могилы, опустили его вниз. Батюшка процитировал Библию и вроде даже добавил что-то от себя.

Потом люди стали подходить поближе к могиле и бросать туда либо горстку земли, либо гвоздики. Мне подходить было страшно. Почему-то я была уверена, что если подойду, то упаду вниз, прямо на гроб. И тогда хоронить придется двоих: Славу и меня.

Валентина Геннадьевна держалась молодцом. Иногда всхлипывала, но было видно, что она уже пришла в себя и реально оценивает происходящее. Кристина же повисла на руках у Рафы и тряслась в непрерывных рыданиях, вызывая у всех присутствующих чувство стыда за то, что никто больше так не убивается.

Когда после церемонии все уже повернули к машинам, что-то заставило меня оглянуться. Позади всей толпы метрах в тридцати стояла женщина в больших темных солнечных очках и с черным платком на голове. Это была Алла Андреевна Юсупова, настоящая мать Славы. Откуда она узнала про церемонию?

Я не спеша подошла к ней:

– Почему вы не подошли поближе? Вас бы никто не стал выгонять.

Алла сняла очки и красными глазами посмотрела на меня:

– Я любила его. Все эти годы думала о нем. Я правда очень его любила. – Она уронила очки на рыхлую землю и упала на колени, не щадя своего дорогого пальто из кашемира. Я присела на корточки и легонько ее обняла.

– Он знал, я уверена, – тихо произнесла я ей прямо в ухо, – я видела его в субботу днем. Он сказал мне, что в его жизни произошло чудо и он нашел свою настоящую мать. Он был так счастлив.

Алла утерла тыльной стороной ладони гигантские капли слез и с искренней надеждой заглянула мне в глаза:

– Правда? Он так сказал?

Я заставила себя улыбнуться:

– Правда. Он был рад, что в его жизни появились вы.

Юсупова на какое-то время закрыла глаза руками, а потом взяла мою ладонь в свою.

– Спасибо, – сказала она с чувством, – спасибо.

Она благодарила меня за ложь и знала об этом, но эта ложь сейчас была нужна ей, как наркоману – доза в период ломки.

Когда я догнала всех, кто присутствовал на церемонии, я оглянулась еще раз. Алла так и стояла на коленях недалеко от могилы своего новообретенного и уже потерянного сына. Я уверена, у нее в голове снова и снова крутилась одна и та же мысль: как я могла позволить им забрать его у себя?

– Это ты ей позвонил? – вкрадчиво спросила я Рафу, когда мы уже были на пути в ресторан «Капель».

– Да, когда ты была в ванной и болтала по телефону со своим… – Рафа не договорил, а лишь красноречиво на меня посмотрел. И его взгляд сказал мне более чем достаточно.

Я надулась и отвернулась к окну, уперевшись лбом в стекло. Ну и ладно. Жила же я без Рафы эти двадцать четыре года, проживу еще столько же.

Ресторан был больше похож на кафе. Посередине небольшого зала буквой «Г» стояли уже накрытые столы. Гости, поначалу немного стеснительные и застенчивые, быстро заняли места и по очереди вставали, чтобы рассказать какую-нибудь смешную или трогательную историю о Славе.

Рафа сел рядом с Кристиной во главе стола. Вернее, это сама Нестерова схватила его за руку и посадила рядом с собой. Я, конечно, очень понимающий и сочувствующий человек, но надо же, в конце концов, иметь совесть. Мне уже начало казаться, что Кристина положила глаз на Рафу и таким плаксивым манером пытается привлечь его мужское внимание. Но когда со своего места поднялся Дима (под рабочим псевдонимом Адам) и вспомнил, как Славка бескорыстно приютил его у себя на целых полтора месяца, пока петербуржец Дмитрий искал подходящее жилье недалеко от клуба, любящее сердце Кристины не выдержало, и она начала вопить, как самка белого кита в момент оргазма.

Слушать ее самозабвенный рев было невозможно. Даже непробивная Илона Давыдовна быстро подозвала официантку и попросила ее накапать «бедной девочке» двадцать капель валокордина.

Бедная девочка сначала пить отказывалась, но потом все-таки осушила бокал с лекарством, главным образом потому, что каждый из присутствующих хотел, чтобы она заткнулась хотя бы на минуту. Думать о покинувшем сей мир Славе было тошно и без ее ультразвуковых завываний.

Я тихонько присела на углу стола. Кстати сказать, на котором сидеть нельзя, говорят, женихов не будет. Ну, у меня сейчас не очень-то рыбно.

Напротив меня устроились две старушки, которые по-деловому сразу же стали сканировать стол на наличие деликатесов в виде морепродуктов и дорогих колбас. Судя по их полным тарелкам, ломившимся от угощений, сканирование было произведено успешно.

Я никогда не могла понять, как люди могут есть на поминках. Мне лично на еду было смотреть тошно и противно, особенно неприятно было наблюдать за тем, как сыто облизываются мои соседки-старушки, проглотив пару кусочков сервелата.

После того как все расселись, на свободное место по правую сторону от меня приземлилась та самая Милая. Мы кивнули друг другу, вежливо представившись. Она, услышав мое имя, смотрела на меня пару минут в попытках вспомнить, откуда ей знакома моя заплаканная рожа:

– Это ты приходила к Шахниярову в субботу днем, верно?