Арнольд просто таращился на сцену с таким постным лицом –сразу видно, не о пьесе он думает, о своем, и тревожить его не стоит.

Петер тоже молчал, погруженный в размышления. И размышленияэти я вполне понимал. Благодарность за исцеление – одно, а вот отправиться вдолгое и опасное путешествие – другое.

Луиза – вот уж чего не ожидал – задремала в кресле, руки наживоте сложив, и даже похрапывать временами начинала.

Только лишь Хелен, сидящая рядом со мной, наблюдала запьесой, а ничем серьезным не занималась.

– Помнишь, как мы смотрели пьесу в Миракулюсе? – тихоспросил я.

– Это когда ты решил, что Маркуса увидел? – ответила летуньяне оборачиваясь. – Помню.

– Кажется, будто год назад это было. А ведь и месяца непрошло.

Хелен мимолетно и раздраженно посмотрела на меня. Потом еелицо смягчилось.

– Бывает хуже. Бывает, что старое – будто вчерашний деньвспоминается. Это значит, жизнь прошла… или уходит.

Она протянула руку и взяла мою ладонь.

Я снова посмотрел на наших спутников. И решился:

– Хелен… если мы выберемся из Аквиникума. Маркус теперь неодинок, а в османских землях нас найти трудно будет… Ты не устала от всегоэтого?

– Предлагаешь бросить всех и уйти? – уточнила Хелен.

– Почему же бросить? Попрощаться и уйти.

– Вдвоем?

– Да.

Хелен усмехнулась и не ответила.

– Я ведь вижу, как это тебе все надоело, Ночная Ведьма, –прошептал я. – Бежать, от бывших товарищей скрываться, жизнью рисковать, вгрязи барахтаться…

– Если я уйду сейчас, – сказала Хелен, – то навсегда длясвоих товарищей предательницей останусь. Для меня одна дорога – доказать, чтоне зря мы Маркуса от Стражи спасаем. Понимаешь?

– Какое тебе дело, Хелен, кто и что про тебя думает? –спросил я. – Поверь… я на дне жить привык. Не важно это.

– Я не могу так. Поверь.

– Конечно. – Я пожал плечами. – Я не высокородныйаристократ, и честь для меня – пустой звук…

– Не пустой, – возразила Хелен. – Но ты боишься. И не засебя, за нас всех. Потому и предлагаешь уйти. Нет, Ильмар. Ты не уйдешь, самведь понимаешь. И я не уйду. Хотя и впрямь устала, мне три дня у сумасшедшейтетки Арнольда райскими садами показались: мягкая постель, теплая вода, книгина полках… Давай лучше пьесу смотреть, Ильмар. Для меня это тоже удовольствие.

Я вздохнул, но ничего не ответил.

Права летунья. Уйти сейчас – словно в собственной слабостипризнаться. У нее своя честь, у меня своя… маленькая, но все-таки есть.

Я стал мрачно смотреть на сцену.

Шла сегодня в театре комедия «Посрамление Дона Хуана»,повествующая о знаменитом ловеласе. Играли актеры плохонько, даже уличныекомедианты порой выглядят достойнее, но иногда и впрямь было смешно. Особеннопосле того, как некая дама оказалась неудовлетворенной Доном Хуаном и прилюднозаявила о том. Толпа скопцов, которые до того появлялись в мизансценах и,пуская слюни, обсуждали амурные подвиги Хуана, тут же начала его злословить.Один заявил, что Дон Хуан растратил всю данную мужчине силу, и теперь ему ничегоне остается, кроме как уйти в скопцы. Другой утверждал, что, кроме совращениясвоей кормилицы, Дон Хуан никаких сердечных приключений никогда не имел, да и скормилицей не все ясно. Третий кричал, что никогда больше не станетинтересоваться сплетнями о Хуане, четвертый же сетовал на то, как его обманулгнусный селадон, вообще вызвав его драгоценный интерес. Пятый, лицемерно воздевглаза, клеймил пристрастие к красному вину, которое обессилило Дона Хуана. Ну ашестой заявил, что теперь он сам станет прославленным дамским угодником.

Все это время в глубине сцены Дон Хуан соблазнял очередныхдевиц. К концу же первого акта появилась неудовлетворенная им дама с большимнакладным животом.

Наступил антракт, зрители потянулись в курительные и буфеты.Мы продолжали сидеть в ложе. Комарова все не было. Я заметил, что ЖерарСветоносный все более и более мрачнеет, впрочем, как и остальные. Разве чтоАнтуан продолжал беседовать с Маркусом.

Поймав мой взгляд, Жерар перегнулся через кресло и негромкосказал:

– Если до конца пьесы руссиец не явится, нам придетсявыбираться отсюда. На улицах уже могли появиться патрули Стражи.

Я это понимал и сам.

И то, что самые мизерные шансы, которые у нас час назадбыли: уйти по реке или все-таки на лётное поле прорваться и Хелен с Маркусом напланёре из города отправить, уже иссякли. Если мы зря доверились Комарову…

– Как он отсюда нас вывести собирается? – не сдержалраздражения Жерар. – Из центра города!

Да, теперь-то мы об этом задумались… раньше надо было.

– Комаров говорил, что придет не раньше антракта, – сказаля, самого себя убеждая. – Наверняка есть у лазутчика тайные ходы…

– Конечно, подземный ход от Аквиникума до Казани, –поморщился Жерар. – Ладно… ждем.

Но ждать не пришлось. Едва-едва стали возвращаться в зал зрители,как в запертую дверь ложи постучали. Жерар кивнул Луи, и охранник, откинувскрывавшую дверь бархатную портьеру, заглянул в смотровую прорезь. Повернулся кЖерару, сообщил:

– Руссийский купец. С каким-то мужчиной.

Жерар кивнул:

– Впусти.

Ох, интересно, что же думают о епископе его телохранители?Работа работой, но они же сами – святые братья. Неужели не поняли до сих пор,кого епископ укрывает? Или верность Жерару перевешивает их долг перед Церковью?Не могу понять.

Клацнул засов, и Фарид Комаров вошел в ложу. В руках онтащил два больших кофра, явно тяжелых. Интересно, куда остальные вещи дел,неужто в гостинице бросил? За ним следовал незнакомый мадьяр средних лет,вымученно улыбаясь и явно не радуясь компании, в которую попал.

– Все в порядке, – сообщил Фарид. – Не скучали тут? Говорят,интересная пьеса, любопытная трактовка, костюмы хороши…

Никто даже не отозвался – уж слишком отличалось нашенастроение от оптимизма руссийского шпиона.

– Что в городе? – спросил наконец Жерар.

– Стража повсюду. По перекресткам, на мостах, на пристанях.– Фарид улыбался, будто принес нам поистине радостную весть. – Вовремя мы сюдауспели.

– А отсюда – куда?

– Сейчас все узнаете, только представление начнется… – Фаридповернулся к своему спутнику, быстро заговорил по-мадьярски, показывая на нас.Мадьяр нервно подергивал себя за кончик пышных усов, кивал и о чем-то жалобноупрашивал.