Этого сенат вынести уже не мог и поэтому выдвинул против трибуна обвинение в нарушении неприкосновенности посольства другой страны. Перед лицом столь серьезных претензий, Сатурнин, желая мобилизовать симпатии улицы, устроил топорный спектакль. «Сбросив с себя роскошные одежды, надев вместо них нищенские и грязные, отрастив бороду, он носился по всему городу, перебегая от одной возбужденной толпы к другой… и со слезами на глазах умолял помочь ему в постигших его бедах»[187]. Все обвинения против него Сатурнин называл надуманными и утверждал, что его преследуют за «доброе расположение к народу»[188]. Когда, наконец, наступил день суда, Народное собрание заполонила злобная толпа, после чего продолжать заседание стало трудно, и даже опасно. Сатурнина отпустили, даже не начав процесса.

Гракхов часто называют большими мастерами использовать тактику толпы и беспринципную популистскую политику. В то же время, вся их деятельность, по большому счету, была продиктована искренним стремлением реформировать республику. Насилие стало спутником их жизни неожиданно, без всяких предупреждений, как совершенно нежеланное вторжение. Сатурнин же, в свою очередь, первым продемонстрировал демагогам грядущих поколений, насколько далеко человек может продвинуться в карьере, цинично манипулируя неистовством толпы. Причем этот трибун был только началом – вскорости ожидалось триумфальное возвращение его нового и могущественного политического союзника Гая Мария.

После поражения Катула, на севере сложилось серьезное, хотя и не отчаянное положение. Марий уже уничтожил тевтонов и амвронов, и кимвры хоть и остались торчать в Северной Италии, но никаких признаков дальнейшего продвижения на юг все же не демонстрировали. В январе 101 г. до н. э. Марий в четвертый раз подряд стал консулом и всю зиму перебрасывал все войска, какие только мог, из Галлии в Италию. Собрав все, что можно, на южном берегу реки По, он присоединил к своей галльской армии остатки легионов Катула и взял на себя над ними командование. И Катула, и Суллу он поставил во главе крупных подразделений, хотя никоим образом не намеревался повторять роковую ошибку и разделять армию, как в битве при Араузионе. Командовал ею только один человек – он сам, Марий. Весной 101 г. до н. э. он вместе с 50 000 человек переправился через реку По, чтобы дать бой армии кимвров численностью в 200 000 солдат.

Когда на горизонте показались легионы, поприветствовать римлян прискакали кимврские послы. Полностью уверенные в себе, они потребовали уступить им территорию в Цизальпинской Галлии. Послы напомнили Марию, что вскоре в Италию войдут тевтоны с амвронами и у римлян не будет ни малейшей надежды устоять перед их объединенной мощью. В ответ на это Марий расхохотался и сказал: «Не беспокойтесь о своих братьях, ведь у них есть земля, которая останется им навсегда, – земля, которую им дали мы»[189]. В уничтожение союзников они не верили до тех пор, пока по приказу главнокомандующего по лагерю не провели закованных в цепи тевтонских царей. Кимврские послы в ярости ушли. Через несколько дней один из предводителей племени прискакал в римский лагерь, чтобы уладить с Марием один-единственный вопрос: где и когда две армии сойдутся в бою.

На третий день после этой встречи римляне и кимвры выстроились в боевом порядке на Раудийском поле. Марий возглавил левый фланг легионов, Сулла правый, а Катул центр. По данным источников, фронт пеших солдат, выставленных кимврами на равнине, растянулся больше чем на три мили, а только одно их кавалерийское подразделение насчитывало свыше пятнадцати тысяч воинов. Хотя утренний туман затянул все плотной пеленой, Марий позаботился о том, чтобы его армия встала лицом к западу, чтобы солнце после восхода, рассеяв его, било прямо в глаза противнику. Кроме того, такая позиция позволяла войскам встать против ветра, которому, вместе с солнцем, предстояло сыграть в грядущем сражении ключевую роль.

В своих мемуарах и Сулла, и Катул утверждали, что сразу после начала битвы на Раудийском поле (битвы при Верцеллах) Марий во взметнувшихся клубах пыли потерял ориентацию и, бросившись в атаку, пролетел со своими легионами мимо кимвров, в результате чего реальный бой пришлось принять им двоим. Но это не что иное, как очевидная пропаганда. Скорее всего, Марий прибег к той же стратегии, что и в битве при Аквах Секстиевых: смял фронт противника, а потом нанес убийственный удар, зайдя сбоку. Пока Катул с Суллой вступили в ожесточенную схватку, он действительно исчез в облаке пыли, но отнюдь не промахнулся, а сокрушил врага смертоносным ударом по открытому флангу.

Для кимвров сражение обернулось поражением и беспорядочным бегством. Слепящее солнце сменилось огромными клубами пыли, на них без конца нападали сразу со всех сторон. Воины бросились бежать, но были остановлены их же матерями и женами. За рядами сражавшихся, «женщины, облачившись в черные одежды, стояли у повозок и убивали беглецов – их мужей, братьев и отцов, затем душили маленьких детей, бросали их под колеса телег и под ноги скоту, а затем перерезали себе горло»[190]. Для кимвров битва при Верцеллах означала погибель – из них на поле боя полегло 120 000 человек, выживших обратили в рабство. Как уже не раз случалось в римской истории, легионы могли терпеть в боях поражения до тех пор, пока не выигрывали войну.

Когда весть о победе достигла Рима, никто больше не мог оспорить блистательное превосходство непобедимого полководца Гая Мария. Теперь он вознесся на вершину славы, могущества и авторитета, и даже «первейшие люди государства, до этого роптавшие против «нового человека», добившегося столь многих важных постов, теперь ставили ему в заслугу спасение республики»[191]. Мария чествовали «Третьим основателем Рима», возвышая до невероятно престижного пантеона героев, включавшего только самого Ромула да легендарного Марка Фурия Камилла – того самого человека, который не допустил угасания Рима, оказавшегося на краю пропасти после жестокого разграбления галлами в 380-х гг. до н. э. Такой чести не удостоился даже Сципион Африканский, избавивший страну от Ганнибала. Но сам Марий, как ни странно, отказался брать себе традиционное для триумфатора прозвище и не вошел в историю как «Марий Галльский» или же «Марий Кимврский». Вместо этого он попросту оставил имя, данное ему от рождения: Гай Марий.

К новостям об избавлении Рима от угрозы со стороны кимвров, в которое верилось с большим трудом, вскоре добавились отрадные известия из Сицилии. Коллегой Мария, вторым консулом, избранным в 101 г. до н. э., был Маний Аквилий, давно пользовавшийся его покровительством. Молодой Аквилий, сын опального бывшего консула, когда-то организовавшего провинцию Азия, служил одним из его главных заместителей в Галлии. Став консулом, он получил приказ подавить, наконец, на Сицилии Второе восстание рабов. Аквилий взялся за решение конфликта как профессионал и принялся наводить на острове порядок.