Задача перед ним стояла не из легких. После вопиющего роспуска Лукуллом римского войска в начале 102 г. до н. э., Аквилий, прибыв ему на замену, целый год не мог ничего предпринять, чтобы остановить армию рабов. Но в том же году умер «царь Трифон» и ее верховным главнокомандующим стал Афинион. По мере нарастания мятежа рабов, на Сицилии все больше ширились беззакония по отношению к местному населению: «Поскольку на тот момент воцарилась полная анархия… и ни один римский магистрат не обладал там никакой юрисдикцией, все одичали и бросились безнаказанно совершать самые гнусные преступления, поэтому повсюду неистовствовали насилие и грабежи, после которых богачи лишались своего имущества»[192]. И к те, кто когда-то «считался выше сограждан, благодаря известности и богатству, теперь, по внезапному капризу судьбы, терпели величайшие оскорбления и презрение»[193].

К моменту приезда Аквилия весной 101 г. до н. э., Афинион простер свои владения до самой Мессаны (нынешняя Мессина) на северо-восточной оконечности острова. Консул привел с собой когорты ветеранов Мариевой галльской армии и быстро вызвал рабов на бой, в ходе которого, как утверждается, убил Афиниона, выйдя с ним один на один. Не исключено, что эту героическую деталь для украшения своего доклада о войне добавил сам Аквилий, но Афионион погиб – будь то в бою один на один или в ходе обычного боестолкновения – а живыми в крепость Триокала возвратились всего десять тысяч рабов.

Однако Аквилий, в отличие от Лукулла, бросился за ними в погоню и захватил их столицу. Согнав последних бунтовщиков, он отправил их в Рим, предназначив им сражаться там с различным диким зверьем на потеху римских граждан. Это стало последним кровавым актом Второго восстания рабов, обезлюдившего и разорившего Сицилию.

В Риме воцарилось ликование. Теперь, когда все их враги были мертвы или закованы в кандалы, римляне затеяли безостановочный пир победителей. Получив известие о победе Мария, Народное собрание объявило пятнадцать дней благодарения богов и стало готовить его победоносное возвращение в город. Но праздновать триумф в одиночку Марий отказался и пригласил разделить его с ним Катула. Подобные ситуации, когда одним триумфом чествовали двоих, случались и раньше, хотя и очень редко – эта награда представляла собой политическое выражение личных достижений. Поэтому весь смысл заключался в том, чтобы привлечь всеобщее внимание к себе, но уж никак не к кому-то другому. Дружественные к Марию источники называют этот шаг проявлением великодушия и благородства, в то время как враги объясняют его совсем иначе – по их мнению, Марий знал, что на самом деле сражение с кимврами выиграл Катул, и поэтому боялся бунта его легионов, если проигнорировать их командира. Кроме того, источники также расходятся в оценках его последующей кампании по избранию консулом в 100 г. до н. э. Дружественные заявляют, что граждане попросту наградили его за оказанные ранее услуги, чтобы он мог еще раз получить удовольствие, сделав символический почетный круг, в то время как вражеские выступают с заявлениями, что по завершении военного кризиса народ был готов положить конец практике избрания консулов несколько раз подряд. Последние говорят, что консулом Марий стал лишь благодаря щедрым взяткам. Однако необходимость в подобной закулисной тактике вызывает большие сомнения. Третий основатель Рима пользовался беспрецедентным авторитетом, славой, могуществом и к тому же обладал огромным богатством. Поэтому переизбрался без особого труда. Теперь ему предстояло служить консулом пятый год подряд.

Хотя могло показаться, что к пятому консульскому сроку Марий стремился единственно обеспечить галльских ветеранов бонусом в виде земли, наподобие той, что получили ветераны нумидийские, вступив в должность в 100 г. до н. э., он привел с собой и радикалов-популяров, наметивших куда более агрессивную повестку дня. Народное собрание искусно держал в узде Сатурнин, выигравший еще один трибунский срок. Его бывшего коллегу Главция избрали претором, предоставив широкие полномочия в надзоре над судами. Еще один близкий сторонник по имени Гай Сауфей заполучил должность квестора, обеспечив этой радикальной клике доступ к государственной казне. Что касается второго консула, Луция Валерия Флакка, то от него вряд ли можно ожидать, что он встанет на их пути, – его описывали «не столько коллегой, сколько слугой»[194].

Тон всему году задала проведенная Сатурнином кампания по избранию трибуном. Поскольку он демонстрировал все признаки намерения отправить Метелла Нумидийского в изгнание, оптиматы на выборах поддержали собственного союзника по имени Ноний, чтобы тот его остановил. Когда выяснилось, что кампанию Ноний, вероятнее всего, выиграет, радикальные популяры даже не стали дожидаться голосования. На несчастного Нония набросилась вооруженная шайка, скорее всего набранная из самых беспринципных ветеранов Мария, и забила его до смерти. Поскольку традиции предков теперь никто не соблюдал, незамедлительного наказания за это преднамеренное политическое убийство Сатурнин не понес. Отпихнув с дороги труп Нония, он без труда выиграл выборы. Именно этими событиями начался год – в который чуть не пала республика.

В те роковые времена было очень трудно разобраться в том, кто кого использует, однако создавалось впечатление, что Сатурнин более открыто продвигает программу Гая Гракха в ее более зловещей версии. Сатурнин, Главция и их дружки – к которым по-прежнему относился и мнимый сын Тиберия Гракха – пытались возродить к жизни коалицию городского плебса, крестьян, эквитов и знатных популяров, а затем взяться за соперников-оптиматов. Но к тому времени к коалиции примкнули и Мариевы ветераны, обеспечившие столь необходимую грубую силу. И там, где Гай Гракх прибегал к насилию против своей воли, Сатурнин использовал его без малейших зазрений совести. Где Гай старался восстановить баланс Полибиева политического устройства, Сатурнин хотел безоговорочно раздавить сенат и воспользоваться Мариевыми ветеранами, дабы править городом железной рукой.

Едва вступив в должность трибуна, Сатурнин тут же взялся продвигать пакет реформ, направленный на свержение власти оптиматов в сенате. Семена новой антисенатской коалиции были брошены в землю задолго до рокового 100 г. до н. э. Еще до своего избрания претором – не исключено, что во время трибунского срока, о котором не сохранилось никаких упоминаний, – Главция выдвинул законопроект, возвращавший эквитам контроль над специальным судом, разбиравшим дела о взятках и вымогательстве и тем самым отменявшим временную реставрацию сенатской власти, осуществленную в 106 г. до н. э. изгнанным теперь Цепионом. Однако закон Главции не только возвращал эквитам право формировать жюри этого особого суда, но и расширял перечень обвинений, которые теперь могли выдвигаться не только против заподозренных во мздоимстве магистратов, но и против каждого, кто так или иначе мог извлечь выгоду из такого преступления, что в свою очередь позволяло отдавать в руки присяжных эквитов практически любого гражданина. Кроме того, Главция значительно ограничил практику затягивания судов с помощью процедурных уловок. Он однозначно хотел превратить суды в молот, крушащий знать, и лишал присяжных возможности отказаться нанести удар из жалости или сострадания. Не то теперь было время, чтобы проявлять то или другое.