Внутри было скучно. Хныкал ребёнок-грудничок на руках у юнойцыганки, спали друг у дружки на плече двое пьянчужек, на полу у стенки, уткнувшисьносом в хвост, свернулся пес — лохматый и чёрный, как ночь. Счастье его, что неродился он на Гаити.

«Словно электрический стул. — Мгави устроился надеревянном, крайне неудобном сиденье, вытащил из кармана „бомж-пакет“, схрустом принялся жевать. — Легкий ужин, такую мать, леопард менязадери.»

Радоваться и без того было особенно нечему. Дела в этойчёртовой России с самого начала пошли из рук вон плохо. Во-первых, где-топотерялась, не доехала до места встречи Белая Коза. А во-вторых, этот желторожийбрюхан, эта узкоглазая вонючка, этот потный бабуин оказался предателем!Ренегатом! Он хоть и доехал до места встречи, но лучше бы тоже сгинул неведомогде. Из-за него Мгави остался без денег и документов, не говоря уже о вещах.

Эй-е, Мамба, Чёрная Мамба, жирная корова, уверенная всобственной непогрешимости! Ты засиделась в своём подвале, Чёрная Мамба, тыстала ошибаться, и это выйдет тебе боком. Только-то и знаешь: Мгави, сделай то,Мгави, сделай это, Мгави, иди сюда, Мгави, ступай туда…

Да если бы не была ты нужна Мгави, видел бы он тебя в гробуи в белой шляпке… Но теперь — всё. Потому что он узрел Путь, он уже едет внужную сторону и будет там через каких-то десять часов. А в икру его ногивживлён камень. Кристалл. Это очень непростой камень. Его можно с лёгкостьюсменять на нагубник к флейте. К священной флейте, заимствованной у деда. Затем— узнать Мелодию судьбы. Ну а уж после этого — устроить концерт. Вызвать,например, Нагов из Махаталы и дать им конкретное поручение. Для них, говорят,нерешаемых проблем нет.[95] Эй-е, вот уж будет весело таквесело… И ненаглядному дедушке, и дорогому братцу, и любимой родне, идрагоценной Чёрной Мамбе. А также разным желтокожим собакам, белым обезьянам икрасным шакалам…

Русоволосая голова преображённого Мгави постепенно пониклана грудь. Ему снился Порт-о-Пренс, грязный, зачуханный и смрадный. По улицамгоняли пыль бензиново-угарные «тап-тапы»,[96] между домовсновали наглые крысы, тускло светились вонючие лампы, заправленные нефтью… Иззаведений слышался визгливый резкий аромат клирина,[97] воздухбыл напоён похотью, жарой, запахом пьянящего буа-кошона.

Эй-е, старое доброе время, в какую невозвратную даль тыушло?.. Ещё вовсю перемалывал отступников Форт-Димант,[98]болота под Ибо-Бич были забиты трупами, а из репродукторов пульсировалазажигательная меринга под названием «Папа Док на всю жизнь». Где всё это, вкакой дали?.. Дом жути[99] на площади Дес-Министрос, наводящийужас «Оборотень»,[100] надёжные соратницы из грозной«Фиет-Лало»…[101] А нежнейшее манго, тающее во рту, аубийственный ром-пунш, а бордели улицы Карефур, а красотки с площади СвятогоПетра, стоящие всего-то десять гурдов…[102] Какими ветрами васунесло?

Мгави даже застонал во сне. Он как бы со стороны увидел себяв былой красе тонтон-макутовского наряда: чёрный, не первой свежести костюм,чёрные с позолоченными дужками очки, чёрная же фетровая шляпа… Справа —«магнум» сорок пятого калибра, слева — липкий но долгу службы мачете, а поцентру чуть ниже пиджака…

Однако всласть поностальгировать ему не дали. Что-то с силойприложило Мгави в грудь — резко, расчётливо, больно. Словно древко дедовскогоассегая.

— Такую твою мать, — выругался Мгави, разлепилглаза и осёкся. — А, здрасте вам…

Перед ним стоял местный тонтон-макут. Только не чёрный, арозовощёкий и рыжеусый. Мгави вспомнил свою нынешнюю внешность и с тихим ужасомподумал: «Неужели и я теперь так выгляжу?..» А рядом с тонтон-макутом злорадноскалила экскаваторные зубы плотная — руки в боки — баба в белом переднике.Такую не взяли бы ни за какие деньги и в третьесортный дом на улице Карефур.

— Он это, Петечка, он, он, — повторяла она,многозначительно ухмылялась и посматривала снизу вверх на рыжеусого. — Онэто, он, точно он. Он, он, ворюга!

Чувствовалось, что она с карателем Петечкой на дружескойноге.

— Сейчас разберёмся, — гневно раздул ноздри тот,задышал и снова познакомил Мгави с «демократкой».[103] —А ну, документ покажь!

Говоря так, он грозно распушил усы, страшно нахмурил брови ине забыл гордо покоситься на бабу — мол, ну как я, хорош?

— Да нечего мне показывать, украли. — Мгавивсхлипнул, потёр ладонью ушиб и изобразил вселенское горе. — Всё, всёунесли, и паспорт, и ИНН, и «Визу», и «Мастер-кард». А также полис, права ифотографию жены. Ваше высокоблагородие, господин отличник милиции, не надо менябольше под дых. Я хороший. И у меня панкреатит…

Конечно, он бы мог отвести им обоим глаза, заставить убежатьс криками ужаса, вынудить заблудиться в этом маленьком зале и до утра искатьвыход. Но не стал. Каждое магическое действие оставляет в мире тонких энергийсвой след. Такой же внятный и чёткий, как отпечаток пальца или капля крови,полная ДНК. А то, что за ним уже шли, для Мгави не подлежало сомнению. Иныхпоследствий предательство желтобрюхого иметь не могло.

— Полис и права? «Визу» и «Мастер-кард»? Хм. —Тонтон-макут опустил резиновый жезл и задумался. Человек на вокзальной скамейкезнал умные слова и был неплохо одет, то есть в целом на вокзального проходимцане очень тянул. Баба, однако, затараторила с новой силой:

— Да он это, Петечка, он! Украл тогда два ящикаконьяку, три упаковки «Хольстена» и пять килограммов окорочков! —Запнулась на мгновение, видимо сообразив, что столько напраслины на одногочеловека возвести не позволял простой здравый смысл, но тут же поправилась: — Иу него ещё сообщник был. Чернявый такой, жилистый, на морду — лицо кавказскойнациональности! А вдруг они каких террористов кормили?

— Террористов? — Петечка явно вспомнил о близостиВолховской ГЭС и глянул на Мгави уже по-другому. — А ну, пошли! И молисьсвоему Богу!