Стало холодно; Геррод ощутил холод впервые с тех пор, какпоявился здесь. Даже на квелей, похоже, холод подействовал — потому что онизамедлили шаг, а некоторые осмотрелись вокруг с видом растущего беспокойства идаже страха. Лишь их глава, похоже, почти не изменился; его странные глазапостоянно мигали, но он единственный из всех продолжал идти все тем жеразмеренным шагом. Чародея, однако, это не успокоило. Ему нередко приходилосьвстречаться с безумцами или глупцами. Вполне вероятно, что его тащат за руку колицетворению настоящего хаоса.

Они пришли ко входу в другую пещеру; но эта, в отличие отпрочих, была такой же черной, как Темный Конь. Геррод не смог увидеть внутриничего — даже после того, как глаза его привыкли к темноте. Когда чародейобернулся к своему проводнику, то увидел, что остальные отступили назад нанесколько шагов.

Глава квелей осмотрел Геррода с головы до пят. Оценивал лион его? Не возникли ли у квеля сомнения насчет способности Геррода выжить —если предположить, что в пещере скрывается нечто?

— Что там внутри? — спросил он.

«Ты… мы… ты сам… мысами… утверждение!., вопрос?..»

Что это могло означать? Он повторил вопрос снова, но получиллишь тот же самый ответ. Как Геррод его ни обдумывал, смысла не находил.Образы, которые воспринимал чародей, были запутанными и нечеткими. Герродпришел к выводу, что квели не могли дать объяснение — а возможно, даже и незнали ответа. Возможно, именно поэтому они и нуждались в чужаке вроде эльфа.То, что поджидало там, в темноте, возможно, совершенно не поддавалось ихпониманию. Еще раз ему пришло в голову, насколько ум квелей отличен от умавраадов. Может быть, беспокоиться ему было и не о чем.

А вот в это Геррод не верил ни секунды.

Как оказалось, выбор сделали за него «хозяева». Глава квелейсхватил его за руку — достаточно сильно, так, что враад ахнул от боли… и втащилего внутрь. Другие ждали, оставаясь снаружи.

Каким-то образом Геррод оказался перед главой квелей, хотясудить об этом он мог лишь на ощупь. Единственное, в чем он был уверен, — это втом, что лапа существа сжимает его руку; глаза его ничего не могли различить втемноте, а все звуки, казалось, исчезли, когда они вошли внутрь.

Квель выпустил руку Геррода и исчез в темноте.

— Подожди! Где ты? — Чародей повернулся кругом, но не смогбы найти путь обратно — даже если бы тот был видим. — Кровь Дракона! Неоставляйте меня здесь! Я ничего не вижу! — Он боялся пошевелиться: следующийшаг мог привести его к некоей неведомой пропасти или в поджидающие лапы… чьи?

Когда, однако, стало ясно, что никто не придет ему напомощь, чародей наконец решился неуверенно шагнуть вперед.

Тысяча ослепительных солнц ярко осветила пещеру. Герродприкрыл глаза рукой и натянул капюшон плаща на лицо. После абсолютной темнотысвет казался вдвойне резким. Он остался бы на месте, плотно укутанный в плащ, —если бы не шепоты. Он не мог различить слова — но в голосах было что-тознакомое, как будто все они были едва ли не одним-единственным голосом, хотя иговорили о разном. Ни один из них не обращал ни малейшего внимания на другие.

«Они оставили меня среди сборища безумцев или демонов! —решил он. — Таких чудовищ, что я, вне сомнений, скоро стану безумным, как иони!»

Что же в голосах показалось ему настолько знакомым? Ясно,имелись различия, но интонации были одинаковыми. Он знал эти голоса, знал, чтоони представляли собой лишь единственный голос.

Один голос…

— Проклятие Нимта, — прошептал Тезерени. — Что это заиздевательство?

Он слегка сдвинул капюшон назад и обнаружил, что свет сталболее переносимым. Это открытие разочаровало его, потому что Геррод надеялсянайти себе оправдание, чтобы не смотреть. Теперь же его удерживала лишь егособственная трусость.

Глумливый смех отца терзал его уши, но Геррод понял, что извсех слышимых им голосов лишь голос его родителя принадлежал исключительно егособственному воображению. Остальные были самыми настоящими.

Он поднял взгляд и увидел их — лица в кристаллах.

Они, эти лица, находились повсюду — потому что здесь, вотличие от других пещер, ничего не было, кроме кристаллов. Пол, потолок, стены— от крошечных, неясных пятнышек до огромных, устрашающих, как демоны, — вездебыли лица. Они что-то назойливо бормотали — как будто самые их жизни зависелиот того, поймет ли он их. Геррод, как ни пытался, не мог различить ни единогослова. Он попробовал расслышать шепот древнего лысеющего провидца и резкоебормотание закутанного в капюшон злодея, чье лицо ему различить не удалось.Другая фигура — молодая, с любезной манерой и прядью серебристых волос посредикаштановых, — разговаривала с ним так, как будто они были близкими друзьями. Ивсе равно чародей не мог определить, что же тот пытается ему сообщить, хотяотчаянно стремился понять хоть кого-нибудь из этих призраков, заключенных вкристаллах. Теперь он знал их — знал их так же хорошо, как и самого себя.

Именно в этом и было дело. Независимо от того, насколько ониизменились — а некоторые изменились очень, очень сильно, — все они были Герродом.

Шарисса ненавидела верховых дрейков. Она ненавидела ихвнешний вид, их повадки, их запах. Их невозможно было сравнивать с лошадьми.Однако ей пришлось ехать верхом на одном из них в течение последних двух дней.Он был глуп и частенько сбивался с пути. Однажды он даже — без видимой причины— лязгнул зубами в ее сторону.

Баракас выслушивал ее жалобы, словно терпеливый взрослый —хнычущего ребенка. Возникали ли у нее трудности с ее дрейком, значения неимело; Тезерени использовали дрейков для верховой езды — особенно когдавозникала опасность, что в любой момент им придется участвовать в бою.

Группа, направлявшаяся к горам, передвигалась состорожностью. Телепортирование все еще было не под силу большинству Тезерени,так что им приходилось путешествовать более прозаическим способом. Предводителяклана также беспокоило отсутствие искателей. Баракас мог утверждать, чтогнездовье было покинуто, но он явно полагал, что существует достаточно большойриск и что спешка не приведет ни к чему хорошему. Он даже захватил с собойочень покорного Темного Коня, который отворачивался всякий раз, когда Шариссапыталась заговорить с ним. Темный Конь стыдился того, что сделал, несмотря нато, что многое из этого было сделано ради нее. Плененная волшебница не обвинялаего ни в чем; но сказать ему об этом оказалось невозможным.