Долгое время царила тишина, нарушаемая только звуками рыданий Кита. Я не знал, что сказать. Я просто сидел на краю кровати.

– Да, – сказал я в конце концов, – она может и не вернуться, но если ты ее любишь и покажешь ей это, то она всегда будет рядом. Так это случается с твоей настоящей единственной любовью. Возможно, все будет не так, как у вас было раньше, но тебе не обязательно лишаться всего.

Он оглянулся и тупо уставился на меня. Комната снова погрузилась в тишину. Поэтому я спросил его:

– Ты переживаешь из-за Нила?

Тут он снова заплакал.

– Я убийца, – сказал он. – Я убийца.

– Нет, Кит. Это были обстоятельства. Это могло произойти с кем угодно.

Дальше я сказал ему, что он сделал то, что считал лучшим на тот момент, а также посоветовал ему отпустить прошлое и обратиться за помощью. Через несколько мгновений он сел в кровати и, по своему обыкновению, обнял меня, хотя это мне следовало бы обнять его.

Когда спустя некоторое время я покинул его номер, Кит выглядел немного бодрее. Он был счастлив или делал вид, что был счастлив. И мы никогда больше не говорили об этом. В течение следующих восемнадцати месяцев, до самого конца своей жизни, Кит звонил мне. Я не думаю, что кто-то еще отвечал на его звонки. Он звонил в четыре утра, когда я был дома, а дети лежали в постели, и мы всегда знали, что это Кит. Хизер была особенно добра к нему в тот темный период его жизни, и мы сделали все, что было в наших силах. Конечно, за последние сорок лет я часто корил себя за то, что должен был сделать намного больше.

В конце концов он вернулся в Лондон. Он отвернулся от своей потускневшей калифорнийской мечты, оставив Стива Маккуина в покое, и, заняв больше денег у Пита, арендовал подходящее жилье на Керзон-стрит в Мейфэре. Это был первый шаг. Вторым шагом было привести себя в форму. Он не смог бы сыграть наш изматывающий сет, если бы не был в форме. Я все капал ему на мозги, пока однажды он не появился в студии в брюках и куртке для верховой езды.

Чтобы привести себя в порядок, он записался на занятия по верховой езде на трассе Роттен-Роу в Гайд-парке. Его задница, должно быть, чертовски болела в ту ночь, но это был хороший знак. По крайней мере он пытался. К сожалению, когда осенью 1977 года мы начали работу над нашим восьмым студийным альбомом Who Are You, стало очевидно, что его физическое состояние и его мастерство барабанщика сильно пострадали за последние пять лет всевозможных злоупотреблений. Все дело в хватке: либо она у тебя есть, либо ее нет. И в последние месяцы жизни Кита природный талант оставил его. А без таланта ему оставалось лишь катиться по наклонной.

Я иначе распоряжался своим свободным временем. Там, где у Кита были проститутки и наркотики, я был одержим более мирскими вещами. Дом поглощал всю мою избыточную энергию. Я начал с озера перед домом. Когда мы только приехали, эту неухоженную лужу вряд ли можно было назвать озером. Я заручился поддержкой Герберта, сына трактирщика, который управлял нашим местным пабом The Kicking Donkey. Его любимым занятием было играть с гигантскими бульдозерами. У него были игрушки, а у меня – детская площадка, и вместе мы провели немало счастливых недель, выкапывая и возводя плотину, пока, наконец, у меня не появилось подходящее озеро. Что может быть лучше, чем вырыть гигантскую чертову яму, а затем наблюдать, как она наполняется водой, как контуры земли формируют новое озеро, скрывая беспорядок и на его месте образуя нечто прекрасное? Удивительно, как быстро озеро облюбовали всевозможные представители дикой фауны. Наверное, поэтому на противоположной стороне фермы у меня появились четыре соединенных между собой озера. Стоило только начать…

Учитывая, что у меня были все эти озера, я мог приглашать своих старых товарищей с фабрики на рыбалку почти каждые выходные, когда я не гастролировал. Они сидели у воды, болтали ни о чем и говорили, что, мол, это преступление держать всю эту красоту для себя. «А что насчет людей вроде нас, которые живут в многоэтажках, Родж? Мы бы хотели приезжать в такое место, чтобы порыбачить». Разумеется, они были правы, так что я открыл озера для публики. В начале восьмидесятых годов ловля форели нахлыстом стала новым видом спорта для работающего человека, и это дало мне возможность встретиться со многими людьми, которые больше интересовались рыбой, чем рок-звездой Роджером. Я горжусь тем, что сделал с этой землей. Если бы она продолжала пребывать в разорении, то вся долина была бы потеряна. Требуется огромная работа, чтобы сельская местность выглядела и функционировала должным образом. Для меня очень важно, что я позаботился об этом. Как бы банально это ни звучало, но я всего лишь арендатор. Я сохраняю землю для будущих поколений. Надеюсь, что оставил ее в надлежащем виде.

Мне потребовалось десять лет, чтобы украсить Холмсхерст. С помощью другого очень хорошего, очень верного и очень терпеливого друга мы очистили каждый сантиметр деревянной поверхности с помощью средства для снятия краски. В какой-то момент викторианского периода прежние владельцы решили окрасить все перекрытия в черный, и потребовалось семь лет, чтобы вернуть им первоначальный медовый цвет. Мы работали в резиновых перчатках и комбинезонах, так что пот лился в три ручья, но я наслаждался практически каждой минутой этого процесса. Это была прямолинейная монотонная работа, полная противоположность всему, что я делал с The Who. Когда я не чистил, я копал, а когда я не копал, я мастерил вещи или занимался их восстановлением. Например, я несколько лет собирал старые цыганские караваны и викторианские карусели на ручном управлении. Я подружился с Джоном Картером, ранее работавшим в Школе изобразительных искусств Феликса Слейда, – высоким бородатым здоровяком, который любил собирать старинные автомобили, велосипеды, игровые автоматы и аттракционы. Ему даже удалось заполучить несколько паровых скакунов (в присутствии Джона их запрещалось называть каруселями, это было слишком… по-американски).

Джон был тогда немного ограничен в средствах. На дворе стояла середина семидесятых, так что с этой проблемой столкнулись многие, поэтому я купил кое-что из его коллекции и с радостью сам занялся реставрацией. Проблема была в том, что, как только я заканчивал работу, вещи превращались в обычные экспонаты, которыми можно было разве что любоваться (и заполнять ими сараи). В конце концов я продал два экспоната музею, а остальное – Джону… конечно, за разумную цену. А в 1977 году он и его жена Анна организовали свою замечательную «Паровую ярмарку Картеров». Она и по сей день громыхает по всей Британии.

В 1970-е годы, в промежутке между рытьем озер, восстановлением караванов и музыкой, я построил еще и кукольный домик для детей. На это потребовалось три месяца: одна сторона, чистая и ухоженная, для Рози, а другая – для Уиллоу, ее не такой опрятной соседки. Сегодня этот домик все еще стоит в спальне Рози, и я смотрю на него с той же любовью, с которой разглядываю какой-нибудь из наших альбомов. Я выпилил его из фанеры, не имея никакого плана, лишь чуточку смекалки. Это было настоящее блаженство. Мне кажется, в этом всегда заключался ключ – мне нужно было работать. Я искренне верю, что это одна из причин, почему я сегодня все еще здесь. Пит, обладающий невероятной трудовой этикой, выжил, создавая вещи у себя в голове и на пленке. Я выжил, делая вещи своими руками. Если бы у меня не было подобных занятий во время нашего простоя, что бы я делал со своим свободным временем?