порыве здравомыслия, твой почерк может повлиять на то, насколько серьезно другой работодатель отнесется к твоему резюме.

– О, миссис Кеттл, – произнесла я, – чистописание больше никого не волнует.

– Ты ошибаешься, – продолжила Джеки учительским голосом. – Каллиграфия возвращается.

– Это ты так считаешь. На самом деле всему виной Флора. Думаю, она вселилась в меня.

– Если бы я была призраком, я бы немедленно покончила с твоими кружками вместо точек. Это первое, что я бы сделала.

– Сурово.

– А ну тебя. Я опять не спала всю ночь, – вздохнула Джеки, бросив увесистый том так, что он, скользя по полу, пересек весь магазин.

Иногда она возмущалась прекрасной книгой, потому что та «заставляла» ее не смыкать глаз до утра. Я к этому привыкла. Обычно это был захватывающий роман – не важно, шпионский, морской или ужастик – мой любимый жанр. Она заставляла меня читать Денниса Лихейна, Донну Тартт, Стивена Грэма Джонса, Марси Р. Рендон, Кейт Аткинсон. Вот и теперь она принесла мне «Смерть сердца» Элизабет Боуэн и сказала:

– Это очень хорошо написано. Оставь себе.

Джеки достала две бутылки лимонной газировки, опрыснула крышки спиртом и протянула одну мне.

– М-м-м, алкогольная, – сказала я.

– Итак, о последних проделках Флоры, – серьезным голосом произнесла Джеки. – И прости, что пошутила насчет твоего почерка.

– А что, если ей и вправду удалось? Может статься, она внутри, контролирует меня прямо сейчас.

Джеки донесла свою бутылку до середины пола, поставила ее и опрокинула.

– Упс!

Я наблюдала за узорами, которые пролитая газировка оставляла, растекаясь по старому деревянному покрытию, и вздохнула.

– Все в порядке. Ее в тебе нет, Туки. Флора бы подбежала, чтобы все вытереть.

– Полагаю, ты права. – Я уставилась на воду. Сила тяжести заставила ее течь в сторону от бутылки. Джеки поставила ее вертикально, затем встала, оторвала от рулона несколько бумажных полотенец, наклонилась и вытерла лужу.

– Даже если проведенный эксперимент доказывает, что ты – Туки, могла бы помочь.

– Это ты опрокинула бутылку.

– Я сделала это ради тебя, чтобы заманить Флору в ловушку.

– И доказать, что я неряха.

– Она не вселилась в тебя. Мы это установили. А отсутствие кружков вместо точек над i – признак зрелости.

– Эй!

– Ты сказала, почерк с наклоном? Это в нем проявляется свойство твоей бесстрашной души.

– Это прозвучит смешно, Джеки, но она сказала: «Впусти меня».

– Туки, в последнее время все стало таким утомительным. Попытки не заболеть. Попытки сохранить наш бизнес. То, что мы переживаем, либо нереально, либо слишком реально. Я не могу решить. Но в любом случае собираюсь кое-что выяснить, – продолжила она. – Какого цвета была твоя одежда, когда Флора заговорила с тобой?

Это я помнила хорошо. Моя рука сжимает телефон, красный рукав съехал с запястья. Я думала, этот рукав будет последним, что я вижу.

– Красного. Я была одета в красное.

Джеки кивнула, как будто я сказала ей то, что она подозревала с самого начала. Она была особенно педантична, когда цитировала изречения старейшин, и я подозревала, что она сделает это еще до того, как продолжит разговор.

– Вот. Пара старейшин, знающих толк в подобных вещах, сказали мне, что нельзя носить красное на похоронах. Или в течение года после смерти кого-то из близких людей. Красный – это огонь, дверь в мир духов. Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем они перестанут приходить к нам. Вспышки красного сбивают с толку мертвых, проходящих мимо нас. Они думают, перед ними открывается дверь, и это отвлекает их от главной задачи, которая состоит в том, чтобы достичь места, где мы для них уже ничего не будем значить.

Серьезность, с которой она преподнесла слова старейшин, заставила меня поколебаться, но в конце концов я сказала:

– Это суеверие.

– Призраки – вот настоящее суеверие. Возьми-ка ее.

И она протянула мне толстовку с длинными рукавами и эмблемой нашего магазина. Такие продавались очень давно, когда магазин еще только открылся. Я сняла верхнюю темно-красную рубашку, своего рода тунику. Красный – мой любимый цвет. Я думаю, он привлек бы и меня на нашу сторону мира. Как всегда, на мне была одна из футболок Поллукса для тепла. Я надела толстовку Джеки. Флис был мягким, высококачественным, приятным. Я погладила ткань.

– Знаешь, эта вещь хороша. Почему ты отдаешь ее мне?

– Тебе она идет, – отозвалась Джеки, критически осматривая меня со всех сторон. Наконец она кивнула. – Эта толстовка как ничто другое подходит для того, чтобы отпугивать призраков.

– Почему?

– Потому что я благословила ее, окурила, помолилась над ней, приложила к сферическому аквариуму с золотыми рыбками, окропила лавандовой водой.

– Вот почему она так хорошо пахнет.

– А кроме того, она не красная. В этой толстовке ты невидима для любого призрака.

– Ты, наверное, накладывала волшебный пластырь на царапины своих детей и обещала, что волшебство продлится три дня. Затем пластырь снимался, и ты говорила: «Пуф!»

– Пуф! – произнесла Джеки, растопырив пальцы.

– А кстати, тебя когда-нибудь беспокоили призраки?

Я наконец задала ей правильный вопрос, потому что она выпрямилась, и ее глаза блеснули. Она не хотела этого признавать, но да, с ней самой некогда приключилась история, связанная с привидениями.

– Хорошо, да, у меня был опыт общения с дядей.

Я спросила, что именно случилось, но моя собеседница вдруг замолчала и рассеянно на меня посмотрела. Я настаивала. И лишь тогда она решила все мне поведать. Как оказалось, рассказ Джеки был лишь первым из череды историй о привидениях, которые мне довелось узнать. Похоже, сразу несколько человек из персонала нашего магазина имели тесный контакт с призраками, и мне еще предстояло услышать их рассказы.

– Мой дядя болел несколько месяцев, – начала Джеки. – Серьезно болел.

– Что с ним случилось?

Она заколебалась и нервно вздохнула:

– Мне об этом неловко говорить.

Я ждала.

– Мой дядя всегда был добр ко мне, – продолжила Джеки. – Он брал меня с собой на зимнюю рыбалку и рассказывал забавные истории, пока мы таращились на темную дыру во льду. Он делал мне сэндвичи с белым хлебом, ветчиной со сладким перцем и майонезом. Я любила его. Поэтому, когда он начал угасать, я поехала в Дулут[102] чтобы навестить его. У него не было детей, но одна из моих двоюродных сестер заботилась о нем. Когда я добралась туда, она сказала, что ей нужно сходить в магазин или что-то в этом роде, поэтому она спросила, не посижу ли я с ним. Уходя, она велела не открывать шторы и окно. Хорошо. Я села рядом с кроватью, взяла дядю за руку. Он был неподвижен, болезненно бледен, как говорится, одной ногой