Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, Туки, – начала она. – Может быть, я тоже слышу твоего призрака.
Я разинула рот под скрывающей лицо тусклой черной маской. Через некоторое время, вновь обретя способность говорить, я произнесла:
– Да, она здесь!
– Какое облегчение, – выдохнула Пен. – Я уж было подумала, что схожу с ума. Я слышу ее шарканье…
– Да, ее призрак поблизости, – прохрипела я.
– Серьезно, я так рада, – сказала она.
Я едва могла дышать. Хотелось броситься на пол и с облегчением заколотить по его поцарапанным доскам, но останавливала боязнь поставить Пен в неловкое положение. Так что я сделала над собой усилие и заговорила – уравновешенно и, насколько могла, формально. Я рассказала Пен, что слышала, откуда доносились звуки, не упомянув ни о выключателе, ни о «Впусти меня». Я не хотела пугать Пенсти и постаралась, чтобы скрытые эмоции не прозвучали в моем голосе, а когда мне это удалось, я увидела, что глаза Пен погасли. Похоже, мой рассказ мало ее заинтересовал. Она просто впитала его, как губка воду при мытье посуды. Я умолкла.
– В твоих устах случившееся звучит так обыденно, – заметила она. – Как будто в этом нет ничего особенного.
– Это невероятно, – воскликнула я. – Мне казалось, что я единственная, кто знает о присутствии призрака, и пыталась держать себя в руках.
Наши чувства накалились. Глаза Пен вспыхнули зеленым. Она была единственной, с кем можно было поговорить.
– Ты очень хорошо помнишь Флору?
– Конечно, – грустно отозвалась она. – Идеальная покупательница.
– Некоторые с этим поспорили бы.
– Значит, в книжном магазине ей так нравилось, что она просто не могла из него выйти, да? Это в целом немного улучшает ситуацию, за исключением того, что мне не нравится оставаться наедине с призраком. Мы должны держаться вместе. Кстати, я порвала с Капризной Задницей. Он высмеял мои ритуалы, поэтому ему пришлось уйти.
Капризная Задница продержался дольше других из-за карантина. Они вместе легли на дно, окопавшись в безопасном месте. Теперь же Пен объявила, что здравомыслие ей надоело. Пора сделать перерыв. Беспокойство о ком-либо, кроме ее мамы, которая работала медсестрой, вызывало слишком большой стресс. Она описала рукой полный круг. Этот ее жест был приятен. Пен имеет свои фирменные жесты. Например, рука «с пиццей», плоская ладонь и отведенный в сторону большой палец, как будто она собирается поставить перед вами сочную пиццу, посыпанную тертым сыром. Иногда она иллюстрирует свои слова падающими, как дождь, пальцами или сжимает воздух, как тесто, буквально хватаясь за произнесенную фразу. Когда Пен думает, она прикладывает указательный палец к верхней губе, как усы. Конечно, теперь она намеревалась надеть цветастую маску. Через некоторое время она спросила:
– Могу я сказать, что на самом деле не дает мне покоя и преследует, будто призрак?
– Конечно.
«Видишь? У каждого есть история о привидениях», – подумала я.
Мы с Пен договорились не обращать внимания в течение нескольких минут на телефонные звонки, вышли через заднюю дверь на улицу и встали, прислонившись к кирпичной стене.
– Моя мама работает медсестрой в отделении неотложной помощи, – начала Пенстемон. – Мы с ней очень близки, ты же знаешь. Когда все началось, она отправила сестру и брата жить к тете. Теперь она живет одна, потому что не хочет никого из нас подвергать риску заразиться. Я слежу за ее расписанием. Каждый день, когда я знаю, что мама дома, приношу ей ужин, а еще упакованный ланч, и кладу на крыльцо. Она подходит к застекленной двери и через нее разговаривает. За дверью в нашем доме тянется длинный коридор, ведущий на кухню с раздвижной дверью, полной света. Я ненавижу разговаривать с мамой через стекло. Там, где она стоит, темно, а освещение позади нее напоминает ореол туннеля, ведущего к «свету». Знаешь, к тому, о котором всегда слышишь, когда кто-то переживает клиническую смерть.
Пенстемон помолчала, прижала руку к сердцу, а затем выдохнула и продолжила:
– Так вот, я стою там, беседую с мамой, и, по мере того как мы разговариваем, у меня внутри возникает и усиливается холодок. Я знаю, как она устала, как сильно ей хочется протянуть руку и забрать еду, стоящую на ступеньке крыльца. Но я не могу уйти, потому что каждый раз, когда мы разговариваем через эту дверь со светом позади нее, я думаю, что, возможно, это последний раз, когда я с ней общаюсь. Приходится делать над собой усилие, чтобы прервать разговор. Затем я оставляю ее, сажусь на велосипед, улыбаюсь и машу на прощание, после чего кручу педали изо всех сил, потому что во мне нарастают сдавленные рыдания, и как только они начинаются, я не в состоянии загнать их обратно.
Остаток дня мы работаем в разных концах магазина вдали друг от друга и почти не разговариваем.
В тот вечер, когда мы с Пен уходили с работы, она вручила мне конверт.
– Прочти это, когда вернешься домой, – сказала она. – Это не то стихотворение в прозе, не то малая проза.
Конечно, я вскрыла конверт, как только оказалась на улице, и встала на углу, несмотря на пронизывающий ветер, чтобы прочитать его содержимое.
Портрет старшеклассника
Прежде чем расстаться с моим школьным парнем, я вставила в рамку его портрет. Наши пути разошлись, но я оставила фотографию на полке. Мы мирно расстались, просто пошли дальше и пообещали оставаться друзьями. Я не думала об этой фотографии до тех пор, пока однажды не стала прибираться в комнате, готовясь к поступлению в колледж. Я почувствовала покалывание от того, что кто-то пристально на меня смотрит. Я обернулась и заметила старую фотографию. Потянувшись, чтобы снять ее с полки, я заметила на поверхности каплю воды и попыталась смахнуть ее. Но ничего не вышло. Капля присутствовала на самой фотографии. Я была поражена, потому что никогда прежде не замечала, чтобы мой бывший парень плакал на своей выпускной фотографии. Поскольку мы все еще были друзьями, я позвонила