в дом его матери, чтобы спросить об этом моего бывшего парня, но ее голос по телефону был расстроенным… Произошел несчастный случай. Он лежал в больнице в Фарго, в коме. Я сразу же поехала к нему и у постели держала его за руку, хотя новой девушке моего бывшего это не понравилось. Кома длилась четыре дня, и когда он вышел из нее, то рассказал матери, что все это время плакал, стучался в стеклянную дверь и умолял, чтобы вернуться в эту жизнь.

Вернувшись домой, я снова достала листок. В нем что-то было. Теперь я поняла, в чем дело – машинопись. Это был не шрифт пишущей машинки на компьютерной распечатке. Я дотронулась до букв. Некоторые были неровными, пара «е» осталась без просветов – там, где литеры пробили бумагу. Я не могла сравнить написанное с «Предсказанием», но была почти уверена, что нашла автора.

На следующий день я спросила Пен, и она ответила: «О, ты прочла?»

– Я нашла похожий листок в ящике кассового аппарата, под лотком. Это было какое-то безумное гребаное дерьмо, Пен! Предсказание!

Она пожала плечами и подняла руки. Я поняла, что она довольна.

– Да, я принесла тот листок, чтобы показать Асеме.

– Какого черта ты это написала? – спросила я.

– Это случилось после того, как я работала над коллажем.

Пен указала на исповедальню.

– В тот день, когда ты нанюхалась клеем?

– Я слышала голос. А потом, позже, когда вернулась домой, я работала над чем-то другим, когда вдруг просто написала эту вещь. Это было так странно, как будто я писала под диктовку, только не слышала голоса. Это предупреждение, верно?

– Думаю, да. Как ты считаешь, Флора пыталась предупредить нас о пандемии?

– Наверное, в реальной жизни она бы так и поступила, – ответила Пен. – И она бы принесла кучу бумажных полотенец плюс дезинфицирующие средства.

– Честно говоря, это был бы ее момент, – согласилась я. – Она умела красть вещи для других людей. А потом заставлять их чувствовать себя в долгу.

– Может быть, – медленно произнесла Пенстемон, – причина, по которой я иногда тоже слышу Флору, в том, что я была в исповедальне.

Мы повернулись и посмотрели на исповедальню. Кто-то ввинтил декоративную лампочку в электрическую розетку в нише священника. Когда исповедальня использовалась, занавески должны были быть задернуты, обеспечивая темноту внутри. Вряд ли стоило ожидать, что священник будет выслушивать исповедь при свете фонарика. Пен подошла и потянула за цепочку. Что-то, казалось, пошевелилось, и она отскочила, тихо вскрикнув. Мое сердце бешено заколотилось. Лампочка по форме напоминала пламя, и ее огонек колыхался в тусклой щели, как язык огня на голове апостола.

Телефон звонил, не умолкая. Информация в моей голове бурлила. Несмотря на то что я все записывала, мой список дел продолжал расти. Я начала слышать телефонные звонки даже после работы, идя домой, даже когда приходила домой, все время. Теперь дома меня преследовал не только призрак Флоры в книжном магазине, но и сам книжный магазин. Телефон звонил даже в моих снах.

Это было утомительно, но, в то же время, в таком внимании, проявляемом к магазину, было что-то трогательное. Луизу особенно взволновало то, что книги были отнесены к предметам первой необходимости. Как оказалось, книги так же важны, как еда, топливо, тепло, уборка мусора, уборка снега и выпивка. Телефонные звонки означали, что наши читатели не покинули нас и в какой-нибудь далекий день снова войдут в книжный магазин. Иногда это казалось таким волнующим – быть нужной. Тогда я чувствовала себя важной персоной. Мистер Облом теперь заказывал книги по телефону. Он приезжал на винтажном «Мерседес-Бенце», очень стильном. На его престижном номерном знаке, сделанном по заказу владельца, было написано «волк закона». Когда он забирал свои книги, я высунулась из-за двери.

– Что еще у вас есть? – крикнул он.

Я дала ему «Дьякон Кинг-Конг» Джеймса Макбрайда. На следующий день он позвонил мне в магазин в середине рабочего дня, желая сказать, что книга наполнена жизнью и любовью, и он не хочет, чтобы она закончилась. Любовь и жизнь? Это были слова, которые я никак не ожидала услышать от мистера Облома. Я сразу же забеспокоилась:

– С вами все в порядке?

Он не огрызнулся в ответ, что встревожило меня еще больше:

– Мне понравилась «Птица доброго Господа», но эта книга еще лучше. Речь идет о человеческом благородстве, доброте, коварстве. Это наглядно, забавно. Я не хочу, чтобы книга заканчивалась.

Я пробормотала что-то вроде ответа, а он продолжал:

– Мне кажется, она меняет меня. Я действительно так думаю. Трудно изменить старую твердолобую задницу, каковой я и являюсь. Люди всегда думали, что я адвокат-защитник. Но черт возьми, нет, я был прокурором. Эта книга вернула меня в старые добрые времена. Я вырос в Рондо[105]. Это был сердечный район, полный доброты, пирогов, пожилых людей, детей, сумасшествия и печали. Это было место, к которому следовало принадлежать. Всю свою жизнь я скучал по нему, но не осознавал этого до сих пор. С тех пор как через Рондо проложили автомагистраль, разрушив черный район в Сент-Поле с такими людьми, как Дьякон, я скучаю по нему. И теперь я почувствовал, как Макбрайд вернул мне что-то очень личное.

– Что… – пробормотала я, – что вы собираетесь делать со всеми этими хорошими чувствами?

– Распространять их повсюду, Алфавитный Суп! Размазывать, как варенье.

«Размазывать, как варенье», – так обычно говорила бабушка Поллукса, когда у них чего-нибудь было в избытке. Я уже превратила Роланда Уоринга – это имя я прочла на его кредитной карточке – в своего рода родственника, дав ему прозвище. В какой-то момент я даже рассказала ему о его кличке – в порыве отчаяния, когда не смогла назвать ни одной книги, которой бы он не читал. Он сказал, что это прозвище ему подходит и что он про себя окрестил меня Алфавитным Супом, потому что я иногда так сыплю названиями, что они перемешиваются. Теперь, когда он преобразился, мне пришлось сменить его прозвище. Одного мистера Удовлетворения было недостаточно. Поэтому на данный момент я решила просто называть его Роландом Уорингом. То, что он мог измениться из-за книги, вдохновило меня.

То же самое происходило со многими людьми, которые звонили, желая купить книги. Теперь мы жили в условиях глобальной пандемии, и даже если людям бросали вызов, они, как правило, оставались жизнерадостны. Конечно, было и несколько чудаков. Они всегда есть. Возможно, неудивительно, что некоторые из них работали консультантами по кризисным ситуациям. Но если я переводила тему беседы с ними на книги,