клиниках. Ну и был, конечно, Натан. Младшенький. Избалованный. Бесполезный настолько, что Уолтер даже уговорил его сменить фамилию, лишь бы не позорил семью.

Натан был игроманом со стажем. Казино он начал посещать еще в студенчестве, но тогда это никого особо не насторожило. Его развлечения сочли обычными капризами молодого человека, который хочет взять от жизни как можно больше. Пожалуй, только тогда и был шанс его остановить, но никто по-настоящему не пытался.

Первым тревожным звоночком стало исключение из колледжа за прогулы. Уолтер устроил младшему сыну выговор, сократил финансирование, но в новое учебное заведение все же устроил. Да, не такое престижное, однако предполагающее и неплохой диплом, и дальнейшее образование в более солидном учреждении.

Натан не задержался и там. Учиться ему не нравилось, работать – тем более. Все это казалось таким скучным и унылым на фоне калейдоскопа эмоций, которые он испытывал в стенах казино! Он решил, что развлекаться куда приятней, чем строить взрослую жизнь.

Во время визитов в казино он связался с работавшей там стриптизершей и быстренько стал отцом двух детей, подарив родителям внуков намного раньше, чем его старшие братья, подходившие к семейной жизни куда осторожней. Проблем у супругов Монтгомери стало больше, решения не было и в далекой перспективе.

С годами становилось только хуже. Натан регулярно проигрывался, влезая в крупные долги. Сам он давно уже не зарабатывал, но кредиторы прекрасно знали, чей он сын, и вовсю пользовались этим. Однажды Уолтер попробовал не платить – когда сумма стала совсем уж пугающей. Вскоре Натану сломали обе ноги, а один из внуков пропал на неделю. Мальчика вернули невредимым, но теперь он рыдал каждую ночь. Снова говорить десятилетний ребенок начал только после долгой работы с психологом, и даже тогда он не рассказал, что именно с ним случилось.

Больше Монтгомери предъявленные ему счета не выкидывал. Его старшие сыновья давно отказались от непутевого родственника, даже жена общалась с сыном редко и холодно. Уолтер тоже злился, ругался и угрожал. Натану было плевать. Он знал, что отец его любит и снова даст денег. Все остальное, включая собственных детей, его не интересовало.

Уолтер тщательно скрывал этот позор, но определенные слухи в медицинском мире все же поползли. Джона просто проверил их – и выяснил немало интересного.

– Зарплата у тебя действительно роскошная, – заявил он. – Тебе одному такой хватило бы на десять жизней… А ведь о тебе одном вроде как и идет речь: никто из твоих родственников в помощи не нуждается! Никто по фамилии Монтгомери. Но есть еще Натан Тилли, которому внезапно могла понадобиться сумма, которой нет даже у тебя.

– Да, такое возможно, – наконец заставил себя заговорить Монтгомери. – Но разве не логичней мне открыто попросить эту сумму у Александра? Он знал, что я верну, он бы мне одолжил!

– Может, и так. А может, ужаснулся бы глубине той ямы, в которую тебя в очередной раз столкнул сынок. Он бы уволил тебя из клиники, чтобы ты не провернул того… что в итоге провернул. Смотри, как забавно получается!

Монтгомери отставил на подоконник чашку с остывшим кофе. Старый хирург уставился на Джону так, будто надеялся взглядом обратить в пыль – и решить все проблемы сразу. Напрасно, конечно. Многие порадовались бы, если бы этот метод хоть раз сработал, но так просто решения не даются.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он. И в этот момент блистательный Уолтер Монтгомери выглядел намного старше своего истинного возраста. Как будто ту беззаботность, которой всю жизнь наслаждался Натан, младший сын черпал напрямую из отца. – Признания? Разоблачения? Торжественного ухода на пенсию?

– Мелкая месть, которая не доставит мне никакого удовольствия, – поморщился Джона. – Ты знаешь, что интересует меня в первую очередь: моя работа. Мне нужно, чтобы ты мне больше не мешал. Никаких больше сливов, никаких скандальных новостей, ни за какие деньги!

– Далеко не все из появившегося в новостях слил я.

– А это второй момент, про который ты мне расскажешь. Я даже не сомневаюсь, что ты не стал бы звонить журналистам или писать им прочувствованные письма. Отдел безопасности за таким внимательно следит, а заметать компьютерные следы ты не умеешь. У тебя наверняка есть связной – здесь, на территории клиники, – которому ты рассказывал о случившемся и передавал фото по внутренней сети. Я хочу знать, кто это.

Уолтер зачем-то метнул в него очередной ненавидящий взгляд, однако молчать не стал. Он назвал имя. Оно удивило. Джона прекрасно знал, о ком речь, однако никогда не заподозрил бы в этом человеке журналиста. Впрочем, какая разница? Хороший журналист на таком задании и должен оставаться незаметным.

Проблему можно было считать решенной, и Джона направился к выходу, когда Монтгомери бросил ему вслед:

– Надеюсь, ты понимаешь, во что ввязался!

Прозвучало это как-то странно, слишком мрачно… Но Джона решил не начинать новый спор. Он предпочел думать, что это последняя попытка старого хирурга сохранить хоть какую-то гордость.

Макса Данлэпа по-прежнему не могли отыскать, и присоединяться к поискам Джона не собирался. Этого пациента он считал лишним в клинике: если не вернется, сгинет в снегах – то и ладно. Куда большее значение для хирурга имело то, что на завтрашнее утро была назначена следующая операция Эмми. Чуть раньше, чем он запрашивал, но такие моменты определялись не только его желаниями, другими факторами тоже – доступностью операционной, оборудования, возможностью собрать необходимую бригаду.

Он не стал отказываться, просто предупредил Эмми и направился к себе. Перед операциями Джона предпочитал полноценный отдых и минимум общения. Но кое-кто, похоже, решил этому помешать: в коридоре он столкнулся с Ольгой.

Они не общались с того самого дня… Воспоминания о ней до сих пор приносили горечь, которая лишь усиливалась, когда Джона видел девушку в компании китайца. Это не было болью разбитого сердца, скорее, обидой – будто ты отстоял многочасовую очередь, а столь желанный товар выкупил тот, кто стоял прямо перед тобой.

Так что Джона предпочитал держаться от Ольги подальше, и раньше у него получалось. Но ведь раньше и она не перекрывала ему дорогу!

– Привет, – нервно улыбнулась Ольга. – Есть минутка?

– Нет. – Джона даже не собирался изображать вежливость.

– Слушай, я понимаю, почему ты обижен… Точнее, не понимаю, но уже смирилась с этим. Я бы не стала беспокоить тебя, если бы речь шла только обо мне…

– А о ком же она тогда идет? О твоем очень близком друге?

Джона понимал, что это мелочно и по-детски, но не сдержался. Ольга его выпад легко проигнорировала.

– Обо всех, кто находится в клинике. Ты и сам понимаешь, что