не станет мне доверять. Бомани скажет – Рамла отправила к нему порченую девицу, дикую и безумную!

Вот как! Это не новый шаман захотел, чтобы Накато пришла к нему. Это шхарт сама отправила к нему служанку. Вроде как в дар – чтобы заручиться его дружбой.

- Ты – негодная, неблагодарная тварь! – прихлопнула Рамла. – Я ведь доверилась тебе.

- Ты забыла сказать об этом мне, госпожа, - прошелестела Накато.

И сжалась, ожидая новой оплеухи или тычка. А может, хозяйка снова попытается оттаскать ее за волосы? Она, растопырив пальцы, прижала обе ладони к голове.

- Трусливая и дерзкая неумная бестолочь! – с беспомощной злостью заключила Рамла, с отвращением глядя на нее. – Может, отрезать тебе твои космы под корень, а?

- Отрежь, госпожа, - согласилась девушка. – Тогда ты не сможешь больше таскать меня за них.

- Тьфу ты, погань! – плюнула та с досадой.

Прекратив метаться, плюхнулась в подушки на ложе. Посидела, свалилась набок, обхватила себя руками.

- Тебе дурно, госпожа? – Накато подняла голову.

- Ты утомила меня, - отозвалась ведунья, тяжело дыша. – Укрой меня покрывалом и умолкни! Хочу спать, - она поерзала, укладываясь поудобнее. – И не вздумай никуда сунуться из шатра! Рядом сиди, - буркнула недовольно.

И прикрыла глаза. Н-да, не каждый день увидишь, чтобы Рамла свалилась от усталости. Должно быть, утомилась, таская служанку за волосы.

Спустя короткое время она мирно засопела – уснула. Накато, вздохнув с облегчением, принялась лихорадочно доедать пищу, оставшуюся на подносе. Покончив с остатками, решила унести все – чтобы госпожа, проснувшись, не разозлилась снова. Заодно, может, удастся перехватить еще чего-нибудь съестного. Не так-то она и наелась объедками от трапезы госпожи.

Та, конечно, запретила выходить. Но сейчас, едва заснув, она не проснется. И не узнает.

Она-то, выходит, хотела задобрить Бомани. А Накато ей все планы спутала.

Если бы еще Бомани не вызывал в ней такого отвращения! Кто знает, в чем причина – то ли в памяти о Таонга, хоть Рамла и утишила горечь от его гибели. То ли от того, что сам Бомани – на редкость противный и вздорный человек.

Накато, обернувшись на спящую госпожу, понесла поднос прочь. Надо выбросить кости и крошки, все помыть.

Нет уж, пускай Рамла придумывает другой способ подмазаться к новому шаману! На что ей оно только?

Накато задумалась. На востоке ведьмы редко получали расположение тех, кто обладал силой и властью. Их боялись. Если женщина выдавала чем-то, что у нее имеется дар – ее участь, чаще всего, оказывалась незавидна. Так что шхарт, получившая целый шатер со служанкой, вокруг которой пляшет чуть ли не все кочевье – это была невидаль!

Однако Накато понимала – миновала не одна декада. А у Рамлы не получалось толком сделать хоть что-то полезное.

Вероятно, потому она и злилась, и тревожилась о своей судьбе. Надоест Фараджу возиться с ней – и легкая жизнь закончится. А дар, проявившись несколько раз, словно уснул. И прежний шаман явно показывал, что не желает иметь дел с женщиной-ведуньей. С ведьмой.

Но неужели Таонга пытался принизить ее в глазах Фараджа?

А что. Он ведь был шаманом – ближайшим соратником главы кочевья. И имел почти такую же большую власть. А потом появилась Рамла – женщина-ведунья, купленная Фараджем на невольничьем рынке. Шхарт, без всяких заслуг вознесенная куда выше, чем многие в кочевье.

Возможно, в лице Бомани она пыталась найти поддержку?

Накато поерзала, устраиваясь удобнее сбоку от ложа. Вечер выдался утомительный, шумный. Глаза слипались.

Снова придется спать на тощем ковре: Рамла разозлилась, так что, если служанка положит голову на краешек одной из подушек – сочтет это наглостью. Снова примется вопить и колотить ее. Накато невольно вздохнула. Право слово, даже в загоне для скота, возле бока старой мамонтихи, было уютнее и теплее.

Она свернулась клубком, стараясь согреться. И сама не заметила, как уснула.

*** ***

- И что это за выходка? – устало осведомился Амади.

Во взгляде – ни капли злости. Только бесконечная усталость и непонимание. Накато упрямо опустила голову. В кои-то веки появился! Она уж и не чаяла увидеть его до конца зимы. А что она должна ему отвечать? Выходка! Только она не вещь, которой может пользоваться всякий, кто пожелает. Вернее – вещь, конечно. Вот только…

Что только – она и сама не знала. Просто понимала смутно, что не могла иначе. Колдун тяжело вздохнул.

- Послушай, ты продавала себя на улицах Ошакати, - снова заговорил он. – По доброй воле! Не спорю, ты просто нашла покровителя – тебя не покупали по нескольку раз за ночь. Тем не менее, там ты не кочевряжилась. Ты приняла, как должное, когда Фарадж привел тебя к шаману. Так что же теперь? – в голосе звучало искреннее недоумение.

- Прежнего шамана нет, - выдавила неохотно девушка – сомневалась, что он поймет и примет это объяснение. – Это не тот, понимаешь? Этот шаман – другой.

- И что – хочешь сказать, прежний был более ласков?

Да он насмехается!

Накато вгляделась в лицо хозяина. Да, он насмехается над нею, и не скрывает этого. Над ее горем, над ее тоской. Точнее – он представления не имеет ни о ее горе, ни о ее тоске.

- Прежний был более ласков, - безучастно отозвалась она.

Нет, не поймет! Ему плевать. Колдуну важно, чтобы его орудие исполняло послушно все, что велят. В другое время изумление на лице Амади вызвало бы у нее приступ веселости – но сейчас ей просто было… даже не тоскливо. Безразлично.

- Ты поступила глупо, - заявил наконец Амади. – Ты горюешь по погибшему шаману, хотя твое горе Рамла заставила умолкнуть. Ты брезгуешь пойти на ложе к новому шаману, хотя и знаешь, что это – ненадолго. У тебя нет ни терпения, ни умения заглянуть вперед, чуть дальше собственного носа. Ведь ты взбрыкнула не потому, что тебе так уж невыносимо было предавать память о погибшем! Тебе просто слишком хочется насолить мне, тебя тяготит необходимость подчиняться.

Она не выдержала, опустила голову. Да, он был прав. Смутное недовольство тлело, требуя выхода на волю.

- Ты не видишь главного, - продолжил колдун. – В твоей неволе нет ничего страшного. Да, сейчас тебе приходится играть роль бессловесной рабыни, терпеть лишения. Но в тех лишениях нет ничего излишне тяжелого для тебя. Они не грозят тебе гибелью или увечьем.