Тоже понял, что в шатер шамана она ближайшие дни не попадет.

- А лежать тебе придется с декаду – самое меньшее, - пробурчал Амади. – Такие раны долго заживают! Выпороли тебя на славу.

- На мне все быстро заживает, - удивилась Накато.

- Не в этот раз. Как думаешь, что подумают, если на тебе все затянется к завтрашнему утру? Нет, лежать ты будешь долго. В жару и без сил. В этот раз затягиваться на тебе будет так же, как на обычном человеке. Хотя обычный человек, которому так спустили шкуру, и умереть может.

Вот как. Значит, сделает так, чтобы ее спина подольше не заживала. Что ж, ей оно и лучше. Не придется тащиться к Бомани, заигрывать с ним, изображать послушную наложницу. И суетиться, исполняя капризы Рамлы. Можно со спокойной душой лежать и страдать.

Боль в спине вполне терпима, пока не шевелишься. Она и не шевелилась – лежала на животе, вытянувшись. Ей даже подстилку постелили.

К Рамле приставили другую служанку. В обязанности вменили заодно и перевязывать спину Накато, и приносить воду и пищу. Удивительно, как не отправили наказанную снова к шалашу знахарки – до тех пор, пока не поправится. Ведунья и сама постоянно проверяла, как ее служанка себя чувствует. Даже перевязки порой делала своими руками, не желая доверять приставленной девице или помощнице знахарки.

Снова непривычная слабость – совсем, как после дыма цвета червей.

И еще жар. Он терзал Накато практически постоянно, лишь иногда чуть притихая после питья, принесенного знахаркой. Девушка ощущала, как горят щеки и шея, голова, вся кожа – особенно на спине под повязками. На раны наносили охлаждающую мазь – но жар пробивался сквозь нее. От него лихорадило, тело пронзала нескончаемая мелкая дрожь. В горле пересыхало.

- Совсем не жалуется, - шептала иногда шхарт, склоняясь к ней.

- И не стонет почти, не мечется, - подтверждала приставленная к ней служанка. – Другая бы скулила без умолку, напрочь бы извела, - в голосе ее звучало безмерное удивление.

Накато хмыкала про себя. Славное было бы дело – наказанная рабыня изводит всех вокруг почище своей госпожи!

Даже жаль немного, что сил совсем нет. Так что показывать всячески, как ей дурно, не получится. Да не так уж ей и дурно: лежать, ничего не делать, не говорить. Не думать. Лучше может быть только, когда шагаешь через степь или горы без цели, ничем и никем не подгоняемая. Смотришь в небо, наблюдая за движением облаков и солнца, слушаешь шелест ветра в траве и камнях.

Но сейчас тоже неплохо. Жар и лихорадка только давят, да мысли путаются. Все равно лучше каждодневной суеты.

А суета начнется, едва ей станет лучше. Уж Рамла наверняка заставит служанку наверстать дни вынужденного безделья!

А еще придется упрашивать о прощении и ее, и нового шамана. И это тоже не вселяло стремления поскорее выздороветь.

Приходя временами в себя, Накато глядела на мерцающее в жаровнях пламя. Следила за танцем теней по пологу шатра, и он казался ей завораживающим. Иногда она удивлялась, что есть не хочется совершенно. Ей давали только терпкое, густо пахнущее травами питье.

Прошло, должно быть, больше декады, прежде чем Накато впервые проголодалась.

Служанка принесла жидкую похлебку, помогла ей усесться. Накато медленно отхлебывала мясной отвар, с удивлением понимая: тени на материи полога не кажутся ей больше таинственными.

Тени и тени. Всего лишь игра отсветов тусклого пламени на пологе.

Съесть миску похлебки целиком не удалось – силы кончились. Накато снова свалилась на подстилку. Но с того момента она пошла на поправку. Жар не возвращался.

А еще через пару дней она сумела подняться. Слабость стремительно отступала.

Через какое-то время она уже ощущала себя неловко, продолжая лежать. В то время, как суетилась, бегая туда и обратно, другая служанка. Накато попыталась было взяться, помочь в чем-то – куда там! На нее шикнули, чтобы лежала и не подскакивала. Иначе, мол, Рамла шкуру спустит с той, что сейчас заменяла поротую рабыню.

И пришлось лежать. Хотя теперь это казалось сущим наказанием.

Спина и бока затекали, хотелось куда-нибудь пойти, размять ноги. Было тоскливо, давила скука. Накато с удивлением поняла, что скучает по каждодневной беготне, не позволявшей оставаться наедине с мыслями.

Так что, когда шхарт велела ей подниматься – довольно, мол, валяться без дела – она с радостью подчинилась.

Была бы она обычной рабыней – ее поведение было бы ошибочным. Но она немедленно кинулась к госпоже, прося прощения за непослушание и изъявляя полную готовность выполнить любой приказ. Судя по выражению лица – Рамла такой прыти не ожидала. Но была довольна, хоть и хмурила брови для порядка.

Служанка, что заменяла Накато на время ее недомогания глядела с плохо скрытым изумлением. И – чего там – презрением.

Ну да, среди рабов порицалось подобострастие напоказ. И вызывало смешки – мол, раз рвешься из кожи вон, так и будешь работать больше всех!

Работать – Накато точно знала – ей и правда придется. Не за страх, а за совесть. И отвертеться не получится: не так важны приказы Рамлы и Фараджа, как выполнить то, что велел Амади. А он мало того, что не отменял первого приказа – молчать и повиноваться, так и прибавил новый: убедить госпожу, что раскаивается в дерзости и непослушании. И как можно скорее очутиться снова в шатре нового шамана.

Рамла-то, может, и поверит в раскаяние служанки. Только вот ей еще придется убедить Бомани, чтобы согласился вторично принять тот же подарок.

*** ***

На удивление – упрашивать Бомани слишком долго не пришлось.

Какие уж способы убеждения пустила в ход Рамла – ведомо разве что вездесущим духам. Но шаман сам пришел к ее шатру, потребовал показать служанку. Оглядел с головы до ног, потребовал показать спину. Хотел убедиться, что следы порки зажили.

Увиденным, видимо, остался доволен. Кивнул, заявил, что будет ждать служанку вечером в шатре. И, от души шлепнув по заду, направился прочь.

- Не вздумай вытворить что-нибудь, как в прошлый раз! – шикнула Рамла.

- Я не буду, госпожа, - Накато поклонилась. – Прости, госпожа, я виновата перед тобой. Не хотела тебя расстраивать. Сама не знаю, что тогда на меня нашло.

- Ну-ну, - фыркнула та. – Сколько слов – аж в ушах зазвенело!

- Прости, госпожа, - поклонов много не бывает, и она склонилась снова.

Рамла только